В.Н.БАЛЯЗИН

СОКРОВЕННЫЕ ИСТОРИИ ДОМА РОМАНОВЫХ

(4)

СКАЗАНИЯ О ЕКАТЕРИНЕ ВЕЛИКОЙ

Новелла 1. Григорий Григорьевич Орлов.
Новелла 2. Александр Семенович Васильчиков.
Новелла 3. Сердечные дела цесаревича Павла Петровича.
Новелла 4. Появление Великого Циклопа.
Новелла 5. Петр Васильевич Завадовский.
Новелла 6. Семен Гаврилович Зорич.
Новелла 7. Дела семейные.
Новелла 8. Иван Николаевич Римский-Корсаков.
Новелла 9. Александр Дмитриевич Ланской.
Новелла 10. Александр Петрович Ермолов.
Новелла 11. Александ Матвеевич Дмитриев-Мамонов.
Новелла 12. Последний фаворит.
Новелла 13. Тысяча и одна ночь князя Тавриды.
Новелла 14. Женитьба Александра Павловича.
Новелла 15. Кончина Екатерины Великой.

Новелла 1

ГРИГОРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОРЛОВ

   Воцарение Екатерины было внезапным, и потому коронация не терпела отлагательств. Организацию всех связанных с нею торжеств взял на себя Григорий Григорьевич Орлов. И нужно заметить, справился с делом, ему порученным, очень хорошо.
   В пятницу, 13 сентября, Екатерина Алексеевна торжественно въехала в Москву для совершения коронации. Первопрестольная встречала ее звоном колоколов и грохотом пушек. Она ехала в открытой коляске, окруженная эскортом конногвардейцев.
   Церемония коронации началась 22 сентября в 10 часов утра, когда Екатерина из Успенского собора прошла в Архангельский и Благовещенский, где прикладывалась к святым мощам и почитаемым иконам. Во время ее шествия по Кремлю полки "отдавали честь с музыкою, барабанным боем и уклонением до земли знамен, народ кричал "ура", а шум и восклицания радостные, звон, пальба и салютация, кажется, воздухом подвигли, к тому ж по всему пути метаны были в народ золотые и серебрянные монеты".
   Коронационные торжества продолжались семь дней. В первый день в Кремле бесплатно угощали жаренным мясом, продолжали бросать монеты, три часа фонтаны били белым и красным вином. То же самое происходило и на седьмой день торжеств, а затем перешло в празднество партикулярное в домах московской знати.
   Хлебосольная и щедрая Москва превзошла сама себя - балы, парадные обеды, маскарады, фейерверки и прочие увеселения длились более полугода - с октября 1762 года до июня 1763 года.
   Вскоре обнаружился заговор против Григория Орлова. Объектами недовольства, нападок и даже готовившихся покушений были две государственные персоны - императрица и ее фаворит. Опасность еще более сблизила их, и у любовников появилась мысль обвенчаться, тем более что еще до убийства Петра III Екатерина допускала возможность брака с Григорием Орловым.
   Чтобы облегчить выполнение этого намерения, Екатерина решила обнародовать документы о венчании Елизаветы Петровны и Разумовского. Однако, когда посланцы императрицы приехали к Алексею Григорьевичу и попросили показать им соответствующий документ, Разумовский, человек умный и осторожный, открыл ларец с документами и на глазах у нежданных гостей бросил какие-то бумаги в огонь камина. Не все тогда поняли этот поступок: ведь обнародование факта его супружества с Елизаветой Петровной повлекло бы уравнение в правах с членами императорской фамилии, он получил бы титул императорского высочества. Но Разумовскому было чуждо честолюбие, он не хотел бросать тень на любимую им покойную императрицу.
   Тогда в игру включился поверенный в сердечных делах Екатерины, бывший канцлер граф Алексей Петрович Бестужев, первым из сановников удостоенный Екатериной II звания генерал-фельдмаршала.
   Во время коронационных торжеств в Москве он составил челобитную на имя императрицы, "в которой ее всеподданнейше, всепочтительнейше и всенижайше просили избрать себе супруга ввиду слабого здоровья великого князя."
   Несколько вельмож поставили свои подписи под этой челобитной, когда же дело дошло до М.И.Воронцова, он не только не подписал ее, но тотчас же поехал к императрице и сказал ей, что "народ не пожелает видеть Орлова ее супругом".
   Екатерина, как утверждает Е.Р.Дашкова, вняла голосу "народа" и сказала, что челобитная была плодом самодеятельности Бестужева, что она не имеет к ней никакого отношения и не собирается брать себе в мужья Григория Орлова.
   Меж тем Григорий Орлов был пожалован германским императором Францем I Габсбургом титулом князя Священной Римской империи, и это вызвало новые опасения, что фаворит может оказаться на троне.
   Главой недовольных Григорием Орловым стал камер-юнкер и секунд-ротмистр конной гвардии Федор Хитровó, которого Дашкова называла "одним из самым бескорыстных заговорщиков". Хитрово по неосторожности поделился своими соображениями о замышляемом заговоре с собственным двоюродным братом Ржевским. Он сообщил, что привлек еще двух офицеров - Михаила Ласунского и Александра Рославлева. Все они, говорил Хитрово, будут умолять государыню отказаться от брака с Григорием Орловым, а если она не согласится, то убьют всех братьев Орловых. Перепуганный Ржевский пересказал это Алексею Орлову, и Хитрово арестовали.
   Двадцать четвертого мая 1763 года Екатерина II, находившаяся на богомолье в Ростове Великом, направила В.И.Суворову секретнейшее письмо о производстве негласного следствия по делу секунд-ротмистра, камер-юнкера Федора Хитрово, рекомендуя "поступать весьма осторожно, не тревожа ни город и сколь можно никого; однако таким образом, чтоб досконально узнать самую истину, и весьма различайте слова с предприятием... Впрочем, по полкам имеете уши и глаза."
   Следствием было установлено, что Хитрово с небольшим числом сообщников видел главного виновника всего происходившего в Алексее Орлове, ибо "Григорий глуп, а больше все делает Алексей, и он великой плут и всему оному делу причиною". Было установлено, что на жизнь Екатерины заговорщики посягать не намеревались, а планировали лишь устранить братьев Орловых.
   Поэтому Екатерина ограничилась тем, что сослала главного заговорщика Федора Хитрово в его имение, в село Троицкое Орловского уезда, где он и умер 23 июня 1774 года. Единомышленников Хитрово - Михаила Ласунского и Александра Рославлева - уволили с военной и дворцовой службы с чином генерал-поручика.
   И все же Екатерина решилась передать вопрос о своем замужестве на усмотрение Сената. На его заседании встал сенатор граф Н.И.Панин, воспитатель цесаревича Павла Петровича, и сказал:
    - Императрица может делать все, что угодно, но госпожа Орлова не будет нашей императрицей...
   Панина тотчас же поддержал К.Г.Разумовский. Правда, потом поговаривали, что все происшедшее в Сенате было подстроено самой Екатериной по договоренности с Паниным, чтобы противостоять настоятеным просьбам Орлова вступить с ним в брак. Екатерина уже понимала всю несостоятельность этой затеи, хотя всем сердцем продолжала любить Григория.
   Из множества характеристик, данных современниками и историками Григорию Орлову, приведем прежде всего принадлежащую его биографу А.А.Голомбиевскому: "Природа щедро одарила Орлова. "Это было, - по выражению императрицы, - изумительное существо, у которого все хорошо: наружность, ум, сердце и душа". Высокий и стройный, он, по отзыву Екатерины, "был самым красивым человеком своего времени". Превосходя красотой, смелостью и решительностью всех своих братьев, Григорий не уступал никому ни в атлетическом сложении, ни в геркулесовой силе. При этом Григорий был, несомненно, добрый человек с мягким и отзывчивым сердцем, готовый помочь и оказать покровительство, доверчивый до неосторожности, щедрый до расточительности, неспособный затаивать злобу, мстить; нередко он разбалтывал то, чего не следует, поэтому казался менее умным, чем был. Способный, но ленивый, Григорий обладал умом несамостоятельным и неглубоким, но чутким к вопросам, которые его интересовали. Схватив на лету мысль, понравившуюся ему, быстро усваивал суть дела и нередко доводил эту мысль до крайности. Часто вспыльчивый, всегда необузданный в проявлении своих страстей, он обладал веселым и ветренным нравом, любил кулачные бои, состязания в беге и борьбе и охоту на медведя один на один".
   К этой характеристике можно присоединить еще одну, высказанную английским посланником лордом Каткартом: "Орлов - джентльмен, чистосердечный, правдивый, исполненный высоких чувств и обладающий замечательным природным умом".
   Английскому посланнику вторил соотечественник Григория Орлова, суровый критик своего времени, желчный и брюзгливый князь М.М.Щербатов. Он отличал Григория Орлова от многих других современников, признавая за ним ряд прекрасных качеств. В записке "О повреждении нравов в России" Щербатов писал: "Во время случая Орлова дела шли довольно порядочно, и государыня, подражая простоте своего любимца, снисходила к своим подданным. Люди обходами не были обижены, и самолюбие государево истинами любимца укрощаемо часто было... Орлов никогда не входил в управление не принадлежавшего ему места, никогда не льстил своей государыне, к которой неложное усердие имел, и говорил ей с некоторой грубостью все истины, но всегда на милосердие подвигал ее сердце; старался и любил выискивать людей достойных... Ближних своих любимцев не любил инако производить, как по мере их заслуг, и первый знак его благоволения был заставлять с усердием служить Отечеству и в опаснейшие места употреблять".
   В дожде благодеяний, пролившемся на Григория Орлова, были две прекрасные богатые мызы, расположенные неподалеку от Петербурга, - Гатчина и Ропша. А помимо этого Григорий Григорьевич получал от императрицы большие суммы денег, чаще всего выдаваемые ему на именины (25 января) и в день рождения (6 октября). Екатерина дарила Орлову всякий раз от 50 до 150000 рублей.
   По ходатайству он стал князем Римской империи, что и было подтверждено дипломом от 21 июля 1763 года. Тогда же он возглавил "Канцелярию опекунства иностранных", то есть иностранцев, переселившихся в Россию.
   В январе 1765 года Орлов был назначен шефом Кавалергардского корпуса, а 14 марта того же года - генерал-фельдцейхместером и генерал-директором над фортификациями, заняв сразу две важнейшие должности - командующего артиллерией и командующего инженерными войсками.
   Проводя год за годом с Екатериной, Орлов стал много читать и увлекся естественными науками, отдавая предпочтение физике. Он вступил в переписку с Жан-Жаком Руссо, дружил с директором Академии наук Г.Н.Тепловым и с особой приязнью относился к Ломоносову, а в 1765 году стал первым президентом Вольного экономического общества.
   А когда великий ученый 4 апреля 1765 года умер, то все его бумаги Григорий Григороьевич выкупил у вдовы покойного, тщательно разобрал и бережно хранил. Из дневника Семена Андреевича Порошина, воспитателя цесаревича Павла, известно, что Орлов высказывал основательные познания в физических свойствах золота, ботанике, химии, анатомии, геометрии и астрономии. В Летнем дворце Орлов устроил обсерваторию и часто наблюдал за звездным небом.
   Четырнадцатого декабря 1766 года был опубликован манифест о выборах депутатов в Комиссию об уложении от всех свободных сословий России для выработки нового свода законов.
   Комиссии об уложении, более известные под именем Уложенных комиссий, существовали в России с начала XVIII века. С 1700 по 1754 год существовало шесть Уложенных комиссий, работавших над созданием свода законов. Однако ни одна из них не преуспела. Поэтому Екатерина решила еще раз собрать Комиссию об уложении, чтобы довести дело до конца. Свод законов создавали депутаты от всех народов и сословий страны, кроме крепостных крестьян, интересы которых представляли их владельцы. Всех пятерых братьев Орловых избрали депутатами от уездов, где у них были имения. Григорий Орлов представлял дворян Копорского уезда Петербургской губернии.
   Пока шли выборы, Екатерина и ее фаворит путешествовали по Волге. 2 мая 1767 года их галеры вышли из Твери и пошли вниз по реке через Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, Чебоксары, Казань и Симбирск, где путешественники пересели в экипажи и вернулись в Москву.
   На остановках путешественники осматривали заводы и фабрики, монастыри и церкви, мастерские и соляные варницы. В Нижнем Новгороде Орлов познакомил императрицу с замечательным механиком-самоучкой И.И.Кулибиным.
   В дороге Екатерина и Орлов размышляли над тем, какие законы могли бы улучшить положение дел в России. Именно в эти дни императрица начала интенсивно разрабатывать свой знаменитый "Наказ", представленный потом депутатам Уложенной комиссии. Орлов для "Наказа" переводил одну из глав романа Мармонтеля "Велизарий".
   Екатерина в каждом из городов, в монастырях и селах принимали челобитные, выслушивала жалобы, решала различные дела и тяжбы, беседовала с губернаторами, помещиками и крестьянами, попами и купцами, с русскими и инородцами. Двадцать второго июня, находясь в Москве, Екатерина сообщила сенаторам, что за время путешествия она получила шестьсот челобитных и почти все они содержали жалобы крестьян на помещиков и споры между иноверными народами о землях.
   Тридцатого июля 1767 года в Успенском соборе Кремля состоялась торжественное открытие заседаний Уложенной комиссии. В конце церемонии Екатерина II вручила генерал-прокурору князю А.А.Вяземскому завершенный ею накануне "Наказ", состоявший из 22-х глав и 655-ти статей, большей частью построенных на трудах французских философов-просветителей.
   На следующий день 420 депутатов собрались в Грановитой палате, чтобы тайным голосованием избрать маршала Уложенной комиссии. Им был избран Григорий Орлов, но он отказался от столь высокой чести "за множеством дел, возложенных на него ее императорским величеством", и тогда маршалом избрали костромского депутата генерала А.И.Бибикова.
   Потом фаворит оказался одним из трех чтецов, которые по очереди читали "Наказ". Депутаты с прилежанием, вниманием и восхищением слушали сочинение императрицы и на следующем заседании решили поднести ей новый титул. Поступило несколько предложений, но принята была редакция Григория Орлова - "Екатерина Великая, Премудрая, Мать Отечества".
   Двенадцатого августа одиннадцать депутатов и маршал Бибиков поднесли Екатерине новый титул, но она поручила вице-канцлеру князю А.М.Голицину заявить от ее имени: "О званиях же, кои вы желаете, чтоб я от вас приняла: на сие ответствую: 1) на "Великая" - о моих делах оставляю времени и потомкам беспристрастно судить; 2) "Премудрая" - никак себя таковою назвать не могу, ибо один Бог премудр; 3) "Матери Отечества" - любить Богом врученных мне подданных я за долг звания моего почитаю, быть любимою от них есть мое желание".
   Сама же она сказала:
    - Надобно господам депутатам обсуждать и составлять законы, а не заниматься моей анатомией.
   Неудовольствие Екатерины охладило пыл ревностного фаворита, обычно не отличавшегося угодливостью, и после этого Орлов выступал в Комиссии всего один раз.
   Комиссия об уложении в январе 1769 года была распущена из-за войны с Турцией. Орлов, оставаясь при дворе, по-прежнему участвовал во многих важных государственных делах, однако осенью 1771 года совершил деяние, навсегда вписавшее его имя в историю России, и особенно Москвы.

***

   Летом 1770 года в Закарпатье и Подолии вспыхнула эпидемия чумы, занесенная с юга, с Дунайского театра военных действий. В декабре того же года, несмотря на все защитные меры, чума появилась в Москве.
   В начале сентября 1771 года смертность в Москве достигла тысячи человек в день. Дворяне уехали в свои подмосковные имения, а 14 сентября оставил столицу и престарелый московский главнокомандующий фельдмаршал П.С.Салтыков. На следующий день в Москве начался бунт.
   Поводом к началу бунта стал архиепископский запрет собираться у чудотворной иконы Боголюбской богоматери у Варварских ворот, прикладываться к ней и давать деньги в церковную кружку.
   Это вызвало негодование многих тысяч москвичей. В 8 часов вечера 15 сентября ударили в набат, и толпы простолюдинов с кольями, топорами, дубинами сбежались к Ильинским и Варварским воротам, а затем ворвались в Кремль, отыскивая архиепископа Амвросия, который успел бежать в Донской монастырь. На следующий день толпы бунтарей ворвались и в Донской монастырь, где скрылся Амвросий, нашли его там и зверски убили. После этого мятежники снова пошли к Кремлю, но все его ворота оказались запертами, а когда толпа пошла на штурм, ее отбили пушечным огнем и кавалерийской атакой.
   На помощь Москве из Петербурга форсированным маршем двинулись четыре полка лейб-гвардии под общим командованием Григория Орлова. Он въехал в Москву 26 сентября и расположился с огромной свитой в бывшем Лефортовском дворце. Однако через несколько дней дворец был подожжен злоумышленниками, но это не ожесточило Орлова. Он приводил город в спокойствие не репрессиями, а умиротворением. Орлов увеличил число больниц, работавшим там крепостным крестьянам обещал вольную. Выздоровевших при выходе из больницы снабжали бесплатным питанием и одеждой. На Таганке открыли сиротский приют для детей, оставшихся без родителей. Было сожжено более трех тысяч ветхих домов, где прежде жили больные, а шесть тысяч домов подвергли дезинфекции.
   Смертной казни предали лишь четверых убийц архиепископа Амвросия, 170 смутьянов высекли кнутом и розгами, а затем отправили либо на галеры, либо на казенные работы. Следует заметить, что судьи действовали небезоглядно, оправдав более сотни привлеченных к суду.
   Пробыв в Москве около трех недель и решительно изменив ситуацию к лучшему, Орлов возвратился в Петербург как триумфатор.
   Было известно, что он не просто был послан в Москву, но вызвался поехать добровольно. Об этом оповещала надпись, выбитая на мраморной доске и установленная на Триумфальных воротах у Царского Села, выстроенных в честь спасителя Москвы.

***

   Однако, несмотря на оказанные милости, Орлов заметил, что за время его отсутствия в Петербурге многое переменилось. В Совете теперь уже гораздо больше говорили о мире, чем о войне, и было ясно, что верх одержала партия Н.И.Панина, сторонника скорейшего заключения мира с Турцией.
   В начале 1772 года было решено начать переговоры, и во главе русской делегации был поставлен Григорий Орлов. Вторым лицом определен Алексей Михайлович Обрезков, опытный дипломат, долгие годы служивший русским послом в Константинополе.
   Орлову перед отправлением на переговоры было подарено несколько парадных кафтанов, один из которых, усыпанный бриллиантами, стоил миллион рублей. Его свита напоминала царский двор и насчитывала со слугами и лакеями более трехсот человек.
   Двадцать пятого апреля 1772 года огромный посольский поезд выехал из Петербурга и уже 14 мая был в Яссах, а затем в Фокшанах. Однако турецкие послы прибыли в Фокшаны лишь 24 июля. На переговорах Орлов не проявил дипломатических талантов и 18 августа, прервав переговоры, уехал в Яссы, где стоял штаб армии П.А.Румянцева.
   Третьего сентября Орлов получил из Петербурга рескрипт императрицы с повелением поступить под команду генерал-фельдмаршала Румянцева, а переговоры, если они возобновяться, продолжить.
   Орлов стал ожидать дальнейшего развития событий, не подозревая, что неудача в Фокшанах - ничто по сравнению с катастрофой, постигшей его в Петербурге.

Новелла 2

АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВИЧ ВАСИЛЬЧИКОВ

   Прусский посланник в Петербурге граф Сольмс 3 августа 1772 года писал своему королю Фридриху II, очень охочему до всяких интимных сообщений: "Не могу более воздержаться и не сообщить Вашему Величеству об интересном событии, которое только что случилось при этом дворе. Отсутствие графа Орлова обнаружило весьма естественное, но тем не менее неожиданное обстоятельство: Ее величество нашла возможным обойтись без него, изменить свои чувства к нему и перенести свое расположение на другой предмет. Конногвардейский поручик Васильчиков, случайно отправленный с небольшим отрядом в Царское Село для несения караулов, привлек внимание своей государыни... При переезде двора из Царского Села в Петергоф Ее Величество в первый раз показала ему знак своего расположения, подарив золотую табакерку за исправное содержание караулов. Этому случаю не придали никакого значения, однако частые посещения Васильчиковым Петергофа, заботливость, с которою она спешила отличить его от других, более спокойное и веселое расположение ее духа со времени удаления Орлова, неудовольствие родных и друзей последнего, наконец, множество других мелких обстоятельств уже открыли глаза царедворцам. Хотя до сих пор все держится в тайне, но никто из приближенных не сомневается, что Васильчиков находится уже в полной милости у императрицы; в этом убедились особенно с того дня, когда он был пожалован камер-юнкером...
   Некотороя холодность Орлова к императрице за последние годы, поспешность, с которой он в последний раз уехал от нее, оскорбившая ее лично, наконец, обнаружение многих измен - все это вместе взятое привело императрицу к тому, чтобы смотреть на Орлова как на недостойного ее милостей".
   Орлов был изрядным повесой и сердцеедом еще до того, как сблизился с Екатериной. Статус фаворита мало что изменил в его отношениях с женщинами. Уже в 1765 году, за семь лет до разрыва с Екатериной, французский посланник в России Беранже писал из Петербурга о Григории Орлове: "Этот русский открыто нарушает законы любви по отношению к императрице; у него в городе есть любовницы, которые не только не навлекают на себя гнев императрицы за свою угодливость Орлову, но, по-видимому, пользуются ее расположением. Сенатор Муравьев, накрывший с ним свою жену, едва не сделал скандала, прося развода. Царица умиротворила его, подарив земли в Ливонии".
   Позднее Орлов был наречен отцом девицы Елизаветы Алексеевой, о которой говорили, что она его дочь от связи с императрицей. Но имелась и другая версия происхождения Алексеевой.
   Эти и другие многочисленные похождения фаворита переполнили чашу терпения Екатерины, и она решилась на разрыв.
   Выбор ею Васильчикова случайным не был: его подставил скучающей сорокатрехлетней императрице умный и тонкий интриган граф Н.И.Панин, тяготившийся всесилием Олова.
   Александр Семенович Васильчиков был родовит, но небогат. Молодой офицер показался Панину подходящей кандидатурой, ибо был хорош собой, любезен, скромен и отменно воспитан.
   Как пишет Гельбиг, Панин и братья Чернышевы, сговорившись, представили Васильчикова Екатерине.
   Молодого и робкого конногвардейца подвергли многократному испытанию на соответствие в выполнении интимных прямых обязанностей фаворита императрицы.
   Вот что писал об этой процедуре хорошо осведомленный в дворцовских интригах уже известный нам А.М.Тургенев: "В царствование Великой посылали обыкновенно к Анне Степановне Протасовой на пробу избираемого в фавориты Ее Величества. По осмотре предназначенного в высокий сан наложника матушке-государыне лейб-медиком Роджерсоном и по удостоверению представленного годным на службу относительно здоровья препровождали завербованного к Анне Степановне Протасовой на трехнощное испытание.
   Когда нареченный удовлетворял вполне требования Протасовой, она доносила всемилостивейшей государыне о благонадежности испытанного, и тогда первое свидание было назначено по заведенному этикету двора или по уставу высочайше для посвящения в сан наложника конфирмованному. Перекусихина Марья Саввишна и камердинер Захар Константинович были обязаны в тот день обедать вместе с избранным. В 10 часов вечера, когда императрица была уже в постели, Перекусихина вводила новобранца в опочивальню благочестивейшей, одетого в китайский шлафрок, с книгою в руках, и оставляла его для чтения в креслах подле ложа помазанницы. На другой день Перекусихина выводила из опочивальни посвященного и передавала его Захару Константиновичу, который вел новопоставленного наложника в приготовленные для него чертоги; здесь докладывал Захар уже раболепно фавориту, что всемилостивейшая государыня высочайше соизволила назначить его при высочайшей особе своей флигель-адъютантом, подносил ему мундир флигель-адъютантский, шляпу с бриллиантовым аграфом и 100 000 рублей карманных денег. До выхода еще государыни, зимою - в Эрмитаж, а летом - в Царском Селе в сад, прогуляться с новым флигель-адъютантом, которому она давала руку вести ее, передняя зала у нового фаворита наполнялась первейшими государственными сановниками, вельможами, царедворцами для принесения ему усерднейшего поздравления с получением высочайшей милости. Высокопреосвященнейший пастырь митрополит приезжал обыкновенно к фавориту на другой день посвящения его и благославлял его святою иконою!"
   Впоследствии процедура усложнялась, и после Потемкина фаворитов проверяла не только пробир-фрейлина Протасова, но и графиня Брюс, и Перекусихина, и Уточкина. В случае же с Васильчиковым обошлось, кажется, не столь сложным испытанием. Васильчиков с соизволения Екатерины занял апартаменты Григория Орлова и получил орден Александра Невского.
   После этого его наставником по дворцовым делам стал князь Ф.С.Барятинский - один из убийц Петра III. Барятинский был посвящен в интригу с самого начала и успешно сыграл роль добровольного сводника.
   Роман с Васильчиковым только еще начался, как в Яссы от одного из братьев Орловых пришло известие о случившейся в Петербурге перемене. Григорий Григорьевич немедленно бросил все и помчался в Зимний дворец. Он скакал день и ночь, надеясь скорым появлением изменить положение в свою пользу. Но его надеждам не суждено было осуществиться: за много верст до Петербурга его встретил царский фельдъегерь и передал личное послание императрицы, которая категорически потребовала "избрать для временного пребывания ваш замок Гатчину". Орлов повиновался беспрекословно, поскольку в рескрипте указывалась и причина - карантин, а он ехал с территории, где все еще свирепствовала чума. И потому у него не было резона не подчиниться приказу царицы.
   Гатчина, подаренная Григорию Орлову Екатериной в первые же недели ее правления, за восемь лет сказочно преобразилась. Выдающийся зодчий Антонио Ринальди построил новый огромный дворец и разбил вокруг великолепный английский парк, занимавший площадь более 600 десятин. Многочисленные острова на реке Ижоре соединялись ажурными мостами, на берегах и в парке размещались изящные павильоны и террасы, флигель и гроты.
   Здесь, в обстановке изысканной роскоши, Орлов время от времени принимал придворных, приезжавших к нему с одним и тем же - предложением императрицы об отставке с сохранением пожизненной пенсии в 150000 рублей в год при условии, что он не станет жить в Петербурге, а поселится вдали от двора. Его посредником в переговорах с Екатериной стал старший из братьев Орловых - Иван. В конце концов сошлись на том, что кроме пенсии Орлов получает единовременное пособие в 100000 рублей на покупку дома и разрешение жить в любом из подмосковных дворцов. Ему было подарено 10000 крестьян, огромный серебряный сервиз французской работы и еще не достроенный Мраморный дворец на Неве, у Троицкой пристани. Наконец 4 октября 1772 года Екатерина подписала высочайший рескрипт об утверждении Г.Г.Орлова в княжеском достоинстве. (Еще 21 июля 1763 года австрийский император Франц возвел Г.Г.Орлова в княжеское достоинство Римской империи, но Екатерина, получив грамоту, не вручила ее своему фавориту из политических соображений.)
   Получив все, чего он добивался, Орлов продолжал тревожить Екатерину письмами, посылал к ней своих братьев и не собирался уезжать из Гатчины.
   "Между тем, - писал граф Сольмс 23 октября 1772 года, - Васильчиков продолжает пользоваться благосклонностью Ее Величества и не отходит от нее ни на минуту, так что, пока он будет вести себя таким образом, трудно предполагать, чтобы старому любимцу были возвращены прежние его права".
   Он же тремя неделями позже сообщал, что "императрица, до сих пор трудолюбивая, деятельная, становится ленивою и небрежною к делам. Насколько терпят от того дела, можно судить по тому, что императрица по три и по четыре раза отказывает министрам, являющимся к ней с докладами".
   Но так продолжалось недолго. Екатерина быстро взяла себя в руки и снова предстала перед всеми неусынной труженицей, не упускающей из виду ни одного важного дела.
   Все вернулось в прежнее русло, как вдруг накануне Рождества, вечером 23 декабря 1772 года, в Петербург неожиданно пожаловал князь Григорий Григорьевич Орлов. Он остановился у брата Ивана и уже на следующий день был принят Екатериной, после чего появлялся во дворце ежедневно, но все заметили, что хотя Орлов весел, непринужден, любезен и обходителен со всеми, включая и Васильчикова, Екатерина на людях ни разу не беседовала с ним и даже не замечала его. Тем не менее многие были уверены, что звезда Орлова взойдет снова, во всяком случае иностранные послы поспешили нанести ему визиты, и он отвечал им тем же. Было замечено, что старые друзья Орлова снова вошли в фавор и получили именно в эти дни придворные назначения, чины и ордена.
   В начале января 1773 года Орлов уехал в Ревель, где намеревался провести всю зиму, но появился в Петербурге через два месяца. В мае на его имя поступил Высочайший указ, в коем говорилось: "Наше желание есть, чтоб вы ныне вступили паки в отправление дел наших вам порученных".
   Орлов возвратился ко всем своим обязанностям, кроме одной - обязанности любовника. И все же казалось, что фортуна снова повернулась к нему лицом.

Новелла 3

СЕРДЕЧНЫЕ ДЕЛА ЦЕСАРЕВИЧА ПАВЛА ПЕТРОВИЧА

   В сентябре 1773 года праздновались совершеннолетие Павла Петровича - ему исполнилось девятнадцать лет - и его свадьба с восемнадцатилетней принцессой Гессен-Дармштадтской Вильгельминой, ставшей в России великой княгиней Натальей Алексеевной. Она не была первой любовью Павла, хотя следует признать, что серьезных увлечений у него еще не было.
   Некоторые сердечные тайны юного Павла стали достоянием истории благодаря воспоминаниям Семена Андреевича Порошина, воспитателя цесаревича. В отроческие годы Павел доверчиво рассказывал ему о своих увлечениях. Он даже показал Порошину самолично сочиненные стихи в честь одной прелестницы фрейлины:

                                   Я смысл и остроту всему предпочитаю,
                                   На свете прелестей нет больше для меня,
                                   Тебя, любезная, за то я обожаю,
                                   Что блещешь, остроту с красой соединя.

   Все способствовало пробуждению в Павле чувственности, и удивительно, что, несмотря на все это, в нем сохранились некоторые стыдливость и целомудрие. Впрочем, его воспитатель предсказывал прозорливо, что "он не будет со временем ленивым или непослушным в странах цитерских". (Цитера - легендарная страна богини любви Афродиты.)
   Однажды Григорий Орлов взял с собой двенадцатилетнего Павла в комнаты к фрейлинам. Мальчик восхищался увиденным и в этот вечер, как вспоминал Порошин, искал во французском Энциклопедическом словаре слово "любовь". Потом он рассказал Порошину, что влюблен в Веру Николаевну Чоглокову, круглую сироту, фрейлину его матери.
   Через несколько дней Порошин заметил, как, танцуя с Чоглоковой на балу, Павел нежно пожал ей руку и сказал: "Если бы пристойно было, то я поцеловал бы вашу ручку". На что фрейлина ответила, потупив взор: "Это было бы уж слишком". С Верочкой Чоглоковой была связана и первая ревность, виной чему был мальчик-паж граф Девиер, к которому Павел приревновал свою возлюбленную. Впрочем, кажется, безосновательно.
   С годами, не без влияния мирволивших к нему фаворитов матери, увлечения Павла стали не столь платоническими. А когда он из подростка превратился в юношу, его ухаживания за фрейлинами и смазливыми дворцовыми служанками стали беспокоить Екатерину и заставили ее подумать о том, чтобы женить возмужавшего сына.
   Екатерина стала подыскивать ему невесту еще в 1771 году. После долгих поисков решено было остановиться на Вильгельмине: она была хороша собой, умна и обходительна, а главное - наследник прусского престола Фридрих-Вильгельм был женат на ее сестре Фредерике. Вместе с тем Вильгельмина была холодна, честолюбива и настойчива в достижении цели.
   В апреле 1773 года Екатерина пригласила дармштадтскую герцогиню Генриетту-Каролину - мать Вильгельмины - приехать в Петербург с тремя своими дочерьми, чтобы познакомиться с будущими родственниками. И мать и дочери были бедны, и поэтому Екатерина выслала для предстоящего путешествия 80000 гульденов и, кроме того, отправила в Любек три корабля. На одном из них - корвете "Быстром" - капитаном был один из ближайших друзей цесаревича девятнадцатилетний капитан-лейтенант граф Андрей Кириллович Разумовский - любимый сын гетмана К.Г.Разумовского.
   Несмотря на свой возраст, он был искушен в жизни и уже многое успел сделать и пережить. Обладая блестящими способностями, Андрей в семнадцать лет окончил Страсбургский университет и тотчас поступил во флот. Он участвовал в Чесменском бою, после чего стал командиром фрегата "Екатерина". Возвратившись в Петербург, Разумовский стал камер-юнкером и попал в ближайшее окружение Павла. Он был красив, статен, вкрадчив и самоуверен и поэтому без труда кружил головы многим светским барышням.
   Еще до начала морского перехода Андрей Разумовский сумел покорить невесту своего друга цесаревича, да и сам, кажется, искренне влюбился в нее, что не осталось незамеченным. Поэтому мать и сестер разместили не на "Быстром", а на другом корабле.
   В пути от Любека к Ревелю, где заканчивалось морское путешествие и откуда предстояло следовать в Петербург сухим путем, прибывших встретил камергер барон И.А.Черкасов. К несчастью для Андрея Разумовского, его корабль не оправдал названия и на несколько суток отстал от двух других кораблей. Черкасов, узнав о подозрениях придворных относительно Вильгельмины и Разумовского, поспешил с отъездом, не дожидаясь прихода "Быстрого" в Ревель.
   Пятнадцатого июня неподалеку от Гатчины герцогский поезд встретил Григорий Орлов и пригласил дорогих гостей к себе в поместье отдохнуть с дороги и пообедать, сказав, что у него в доме их ждут несколько дам.
   В Гатчине их действительно ждали: эта была сама Екатерина II и сестра фельдмаршала Румянцева графиня Прасковья Александровна Брюс. Из Гатчины все они поехали в Царское Село, встретив по дороге цесаревича и его воспитателя Н.И.Панина. Пересев в восьмиместный фаэтон, компания наконец прибыла в отведенные для гостей апартаменты.
   Павел влюбился в Вильгельмину с первого взгляда, и через три дня Екатерина официально попросила ее руки для своего сына у герцогини Генриетты.
   Пятнадцатого августа совершилось миропомазание принцессы Вильгельмины, принявшей православное имя Натальи Алексеевны, а на следующий день произошло и ее обручение с Павлом Петровичем. Через полтора месяца состоялась свадьба, продолжавшаяся с необычайной пышностью две недели.
   Несмотря на блеск великого празднества, в первый же день свадьбы - 29 сентября 1773 года - многие стали предрекать новой семье несчастье, ибо именно в этот день в Петербург пришло известие о появлении в Оренбургских степях мятежных шаек Пугачева, называвшего себя Петром III. Каково было слышать это цесаревичу Павлу Петровичу!
   И дурная примета оправдала себя - этот брак оказался и мимолетним и несчастным.

Новелла 4

ПОЯВЛЕНИЕ ВЕЛИКОГО ЦИКЛОПА

   Среди фаворитов Екатерины II, безусловно, самым выдающимся человеком был Григорий Александрович Потемкин - единственный, кого она любила всю жизнь, то приближая, то отдаляя, и с кем пошла под венец.
   Этот могучий одноглазый герой, несмотря на немалый недостаток, неотразимый красавец и признанный мастер в покорении женских сердец, появился во дворце в начале 1774 года.
   Как только придворные увидели его, тут же поползли слухи о происхождении нового любимца императрицы.
   Утверждали, что Григорий Александрович Потемкин родился 13 сентября 1739 года в селе Чижове близ Смоленска, в семье отставного шестидесятипятилетнего подполковника. Мать Григория, Дарья Васильевна, была моложе мужа на тридцать лет. Рассказывали весьма примечательную историю ее замужества, впрочем вполне правдивую.
   ...Как-то Александр Васильевич Потемкин оказался в сельце Маншино Алексинского уезда Тульской губернии, где познакомился с молодой красавицей вдовой. Утаив, что он женат, Потемкин-старший объявил себя вдовцом и повенчался с Дарьей Васильевной. Вскоре молодая жена забеременела и вдруг узнала, что ее муж - двоеженец. Дарья Васильевна добилась, чтобы Потемкин увез ее в свое смоленское имение и там познакомил с первой женой. Та, будучи женщиной доброй, милосердной и довольно старой, по собственной воле ушла в монастырь и тем самым утвердила новый брак, который, несмотря на весьма зрелый возраст Александра Васильевича, оказался чрезвычайно плодоносным: у старого подполковника родился сын Григорий и еще пять дочерей - Мария, Пелагея, Марфа, Дарья и Надежда, ставшие матерями нескольких дочерей.
   Григорий походил на мать, унаследовав ее ум и красоту, а вот страсть к прелестницам перешла к нему, наверно, от отца. Когда его племянницы стали взрослыми, он стал совращать их одну за другой. Мать резко осуждала сына за разврат с собственными красавицами племянницами, и Григорий с годами невзлюбил ее. Дело дошло до того, что он перестал переписываться с матерью, а получая от нее письма, бросал их в огонь не читая.
   Но все это будет потом, а в детстве Григорий был добр, весел, красив и необычайно легко схватывал все, чему его учили. Отец умер в 1746 году, когда Грише исполнилось семь лет. Дарья Васильевна, овдовев, переехала в Москву, забрав с собой и пятерых дочерей, а Григорий уже два года жил в доме своего двоюродного дяди Г.М.Кисловского.
   Сначала он учился в немецкой школе, а потом, когда открылась университетская гимназия, его перевели туда.
   Но в гимназии он захандрил, перестал ходить на уроки и через три года был исключен "за леность и нехождение в классы". Так как еще с мая 1755 года Григорий был записан в Конную гвардию и с этого времени считался в домашнем отпуске для пополнения знаний, то в 1758 году его произвели в каптенармусы. А когда он приехал в полк, стоявший в Петербурге, ему дали чин вице-вахмистра и назначили в ординарцы к дяде цесаревича Петра Федоровича - принцу Георгу Голштинскому. Не прошло и года, как Потемкин стал вахмистром. Первые два года его жизни в Петербурге малоизвестны. Настоящая карьера Потемкина началась с его участия в дворцовом перевороте, о чем уже здесь упоминалось.
   Екатерина, нуждавшаяся в молодых, энергичных и образованных помощниках, направила несколько десятков офицеров в гражданскую администрацию, сохранив за ними их военные чины и оклады. В их числе оказался и Потемкин, направленный обер-секретарем Святейшего Синода.
   И Потемкин, часто принимавший решения по настроению, капризу или прихоти, едва не стал монахом. Однажды, пребывая в сильной меланхолии, не веря в удачу при дворе, он решил постричься. К тому же произошла у него и немалая неприятность - заболел левый глаз, а лекарь оказался простым фельдшером и приложил больному такую примочку, что молодой красавец окривел.
   Эта беда вконец сокрушила Потемкина, и он ушел в Александро-Невский монастырь, надел рясу, отпустил бороду и стал готовиться к пострижению в монахи.
   О случившемся узнала Екатерина и пожаловала в монастырь. Говорили, что она, встретившись с Потемкиным, сказала: "Тебе, Григорий, не архиереем быть. Их у меня довольно, а ты у меня один таков, и ждет тебя иная стезя".
   Потемкин сбрил бороду, снял рясу, надел офицерский мундир и, забыв о меланхолии, появился как ни в чем не бывало во дворце.
   Хотя в 1768 году Потемкина пожаловали в камергеры, он с самого начала войны с Турцией ушел волонтером в армию Румянцева, где стал признанным кавалерийским военачальником, участвуя в сражениях при Хотине, Фокшанах, Браилове, Рябой Могиле, Ларге и Кагуле, в других походах и боях. Он получил ордена Анны и Георгия 3-го класса и в тридцать три года стал генерал-поручиком.
   Такой была биография Потемкина до того, как в январе 1774 года Екатерина вызвала его в Петербург. А уже в феврале он получил чин генерал-адъютанта. Последнее обстоятельство было более чем красноречивый: оно означало, что в новый "случай" приходит новый фаворит и что песенка и Орлова и Васильчикова спета. Во дворце появился сильный, дерзкий, могучий телом и душой, умный и волевой царедворец, генерал и администратор, который сразу же вник во все государственные дела.
   Скоро он стал подполковником Преображенского полка, а следует заметить, что в этом звании оказывались, как правило, лишь генерал-фельдмаршалы, ибо традиционно полковником Преображенского полка были сам царь или царица. Что мог противопоставить Великому Циклопу кроткий и застенчивый Васильчиков?
   Говоря о качествах предшественника Потемкина, Гельбиг писал: "Воспитание и добрая воля лишь в слабой степени и на короткое время возмещают недостаток природных талантов. С трудом удержал Васильчиков милость императрицы неполные два года...
   Когда Васильков был в последний раз у императрицы, он вовсе не мог даже предчувствовать того, что ожидало его через несколько минут. Екатерина расточала ему самые льстивые доказательства милости, не давая решительно ничего заметить, но едва только простодушный избранник возвратился в свои комнаты, как получил высочайшее повеление отправиться в Москву. Он повиновался без малейшего противоречия...
   Если бы Васильчиков при его красивой наружности обладал большим умом и смелостью, то Потемкин не занял бы его место так легко. Между тем Васильчиков прославился именно тем, что ни один из любимцев Екатерины не мог у него оспорить - он был самый бескорыстный, самый любезный и самый скромный. Он многим помогал и никому не вредил, мало заботился о личной выгоде и в день отъезда в Москву был в том же чине, какой императрица пожаловала ему в первый день своей милости. Васильков получил за время (менее двух лет), что он состоял в любимцах, деньгами и подарками 1 000 000 рублей, 7 000 крестьян, приносивших 35 000 рублей ежегодного дохода, на 60 000 рублей бриллиантов, серебряный сервиз в 50 000 рублей, пожизненую пенсию в 20 000 рублей и великолепный, роскошно меблированный дом в Петербурге, который императрица потом купила у Васильчикова за 100 000 рублей и подарила в 1778 году другому фавориту - Ивану Николаевичу Римскому-Корсакову. Вскоре по удалении от двора Васильчиков женился и был очень счастлив".
   Придворные недоумевали, почему столь быстро и столь внезапно произошла такая странная и неожиданная перемена?
   А дело дело было не только в любовном влечении - Екатерина угадала в Потемкине человека, на которого можно положиться в любом трудном и опасном деле, когда потребуется твердая воля, неукротимая энергия и абсолютная преданность делу.
   Отставка Васильчикова лишь не осведомленным в любовных и государственных делах Екатерины могла показаться внезапной. На самом деле Екатерина почти с самого начала этой связи тяготилась ею, в чем чистосердечно призналась новому фавориту.
   В письме к нему она откровенно исповедалась в своих прежних увлечениях, открывшись, что мужа своего не любила, а Сергея Васильевича Салтыкова приняла по необходимости продолжить династию, на чем настояла Елизавета Петровна. Совсем по-иному обстояло дело с Понятовским. "Сей был любезен и любим", - писала Екатерина. Далее она призналась, что любила Орлова и не ее вина в том, что между ними произошел разрыв. "Сей бы век остался, - писала Екатеина II, - естли б сам не скучал, я сие узнала... и, узнав, уже доверия иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации (отчаяния) выбор коя-какой..."
   Выбор этот-то сделанный ею "выбор коя-какой" - и не более того - и оказался Васильчиковым.
   "...И даже до нынешнего месяца, - продолжала Екатерина, - я более грустила, нежели сказать могу, и никогда более, как тогда, когда другие люди бывают довольные и всякие приласканья во мне слезы принуждала, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года; сначала я думала, что привыкну, но что далее, то - хуже, ибо с другой стороны (т.е. со стороны Васильчикова) месяцы по три дуться стали, и признаться надобно, что никогда довольнее не была, как когда осердится и в покое оставит, а ласка его мне плакать принуждала".
   И наконец, пришло избавление от капризного, обидчивого и давно уже немилого Васильчикова. "Потом приехал некто Богатырь (т.е. Потемкин), - пишет Екатерина. - Сей Богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что, услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша (П.А.Брюс) сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, чтобы он имел."
   Это чистосердечное признание Екатерина заканчивала словами: "Ну, Господин Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих; изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из них.
   Первого - поневоле да четвертого из дешперации, я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно, о трех прочих, если точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и если бы я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась; беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие происходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель, но напрасно я к тебе сие пишу, ибо после того возлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтобы я тебя позабыла, но, право, не думаю, чтоб такую глупость сделала, а если хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько ж дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду".
   В другом письме Екатерина предостерегала Потемкина от недоброжелательства к братьям Орловым, которых она искренне почитала своими друзьями. "Только одно прошу не делать, - писала она, - не вредить и не стараться вредить князю Орлову в моих мыслях, ибо сие почту за неблагодарность с твоей стороны: нет человека, которого он более мне хвалил и более любил и в прежнее время, и ныне до самого приезда твоего, как тебя. А если он свои пороки имеет, то не тебе, не мне их расценить и расславить. Он тебя любит, и мне они друзья, и я с ними не расстанусь. Вот тебе - нравоученье, умен будешь - примешь. Не умно же будет противоречить сему, для того что сущая правда".
   Потемкин отлично все понял и в считанные месяцы сделал головокружительную карьеру. Десятого июля 1774 года в связи с заключением очень выгодного для России    С мая 1774 года Потемкин был введен в члены Совета и оставался в его составе до смерти. Но не административные успехи и не придворная карьера определяли тогда его положение при дворе. В 1774 году он был в глазах Екатерины "незакатным солнцем", превратив ее в счастливую, любимую и любящую женщину, совершенно потерявшую из-за него голову.
   Выдающийся историк и писатель Н.Я.Эйдельман, опубликовавший 419 записок и писем Екатерины к Потемкину, отметил, что она называла своего фаворита: Миленка, Душинка, Голубчик, Сердце мое, Красавец мой, Милуша, Гришенок, Батя, Батинка, Душа милая, Милой дружочек, Князюшка, Гришатка, Миленка милюшинка, Князинка батюшка, Душенок мой, Друг милой и бесценный, Мой дорогой друг и супруг, Мамурка, Генерал, Шалун, Милюша милая Гришифишичка, Милая милуша, драгие сладкие губки, жизнь, радость, веселье, мой золотой фазан, мой дорогой и горячо любимый друг, Душа моя милая, бесценная и беспримерная и еще более нежно и ласково.
   Особняком стоят обращения, в которых Потемкин назван мужем и супругом.
   Знаток того периода историк Я.Л.Барсков считал, что эти письма, а также рассказы осведомленных современников "дают повод решительно утверждать, что Потемкин был обвенчан с Екатериной. Уже один слух о том, что они были обвенчаны, создавал для Потемкина исключительное положение, особенно в первое время его "случая"; в нем действительно видели "владыку", как называет его в письмам сама Екатерина, и оказывали царские почести при его поездках в подчиненные ему области или на театр военных действий. Как ни велико расстояние от брачного венца до царской короны, но по тем временам так же велико было расстояние, отделявшее случайного любовника царицы от ее мужа, которого она явно считала первым лицом в государстве после себя. Всем дальнейшим фаворитам она ставила в обязанность "поклоны" Потемкину в письмах и, по ее собственному примеру, почтительное с ним обращение при дворе. Это был царь, только без титула и короны".
   О браке Екатерины с Потемкиным существует по меньшей мере три рассказа. По словам издателя журнала "Русский Архив" П.А. Бартенева, племянница и любовница Г.А.Потемкина графиня Александра Васильевна Браницкая, урожденная Энгельгардт, говорила князю М.С.Воронцову, что запись об этом браке хранилась в особой шкатулке, которую затем вместе с документом бросил в море по пути из Одессы в Крым граф А.Г.Строганов, получивший строгий наказ сделать это от своей матери - урожденной графини Браницкой.
   По словам князя Г.Ф.Голицына, Екатерина и Потемкин венчались у Самсония, что на Выборгской стороне. Ее духовник был уже там в готовности, а сопровождала Екатерину одна лишь камер-фрау М.С.Перекусихина. Венцы держали граф А.Н.Самойлов - племянник Г.А.Потемкина - и Е.А.Чертков.
   Наконец, внук Екатерины и Г.Г.Орлова граф А.А.Бобринский говорил, что брачная запись была положена в гроб графа А.Н.Самойлова, а вторая брачная запись, получинная М.С.Перекусихиной, должна была храниться у князя П.Д.Волконского и у Чертковых. По слухам, венчание происходило осенью 1774 или в середине января 1775 года, перед отъездом двора в Москву. Лето 1775 года новобрачные проводили в Коломенском и в Царицыном. Казалось, что их отношения безоблачны и прочны, как и их любовь, но вскоре оказалось, что это не совсем так.

Новелла 5

ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ ЗАВАДОВСКИЙ

   Теперь же снова возвратимся в лето 1775 года, когда недавно обвенчавшиеся Екатерина II и Григорий Потемкин жили в Москве. В их распоряжение был передан дом князей Голицыных, что у Перечистенских ворот. А в начале июля Москва жила ожиданием приезда победителя турок графа и фельдмаршала П.А.Румянцева. Однако полководец от триумфального въезда в город отказался и приехал к императрице вечером 8 июля в придворной карете, но без эскорта и сопровождения, имея возле себя одного лишь дежурного офицера, тридцатисемилетнего полковника Петра Васильевна Завадовского, которого он взял с собою для ведения записей.
   Екатерина встретила Румянцева на крыльце голицынского дома и, обняв, расцеловала. В эти же минуты она заметила и Завадовского, могучего, статного и исключительно красивого мужчину, который стоял, окаменев, ибо был поражен сердечностью встречи и простотой государыни, одетой в русский сарафан, очень шедший ей.
   Заметив ласковый и заинтересованный взгляд императрицы, брошенный ею на Завадовского, фельдмаршал тут же представила красавца Екатерине, лестно о нем отозвавшись как о человеке прекрасно образованном, трудолюбивом, честном и храбром.
   Екатерина мгновенно пожаловала новому знакомцу бриллиантовый перстень с выгравированным по золоту собственным ее именем и назначила своим кабинет-секретарем.
   Десятого июля начались необычайно пышные празднества по поводу заключения мира с Турцией, мало чем уступавшие коронационным торжествам: так же звенели колокола и гремели пушки, рекой лилось вино и ломились от яств столы.
   В парадном шествии в Кремле Румянцев шел первым, за ним - императрица и наследник Павел с женой Натальей Алексеевной. Полководцу к его фамилии было добавлено прозвище "Задунайский", поднесены осыпанные алмазами фельдмаршальский жезл и шпага, золотая медаль с его изображением и золотой лавровый венок, крест и звезд ордена Андрея Первозванного. Были подарены 5000 душ, 100 000 рублей, серебряный сервиз и картины для убранства дома. Царские почести были оказаны и матери фельдмаршала, семидесятисемилетней графине Марии Андреевне Румянцевой, в девичестве - Матвеевой. Она была посажена за стол с Павлом и Натальей Алексеевной, а сам фельдмаршал сидел за столом Екатерины. Старые придворные помнили историю двадцатилетней Марии Матвеевой с Петром Великим, и в этом приеме находили подтверждение тому, что Петр Румянцев - сын первого российского императора. Дождь наград пролился на многих сподвижников победителя. Не был обойден и Завадовский, получивший сразу два чина - генерал-майора и генерал-адъютаната.
   Екатерина пробыла в Москве до 7 декабря 1775 года, часто встречаясь с Румянцевым и ежедневно общаясь со своим новым кабинет-секретарем, который ведал ее личной канцелярией, доходами и расходами. В силу этого он становился одним из самых приближенных к императрице людей, посвященных во многие ее дела и секреты.
   По возвращению из Москвы в Петербург Завадовский стал почти столь же влиятельным царедворцем, что и Потемкин. Сановники стали искать у него протекции, набивались в друзья, демонстрируя Завадовскому нерасположение к их вчерашнему кумиру - Потемкину.
   Потемкин же перед Екатериной стал играть роль обиженного и в апреле 1776 года попросился уехать в Новгородскую губернию для инспектирования войск - он был вице-президентом Военной коллегии, такая просьба была небезосновательной. И все же он, вероятно, надеялся, что получит отказ, но последовало немедленное согласие, и Потемкину не осталось ничего другого, как тотчас же уехать.
   Не успел он скрыться с глаз, как Завадовский переехал во дворец, правда еще не заняв потемкинских апартаментов.

Новелла 6

СЕМЕН ГАВРИЛОВИЧ ЗОРИЧ

   Со временем Завадовский перебрался в комнаты своего предшественника, но, как оказалось, ненадолго.
   Потемкин был отодвинут в сторону Завадовским, но не сдался и стал искать способы и средства вернуть себе былое расположение Екатерины. Прежде всего он решил во что бы то ни стало убрать Завадовского из апартаментов императрицы, даже если в этих комнатах окажется не он сам, а другой, но тот, кого именно он, Потемкин, поставит на освободившееся место.
   Таким человеком оказался георгиевский кавалер, герой-кавалерист, красавец серб Семен Гаврилович Зорич. Потемкин взял его к себе в адъютанты и почти сразу же представил к назначению командиром лейб-гусарского эскадрона и лейб-казачьей команды с одновременным производством в подполковники. Так как лейб-гусары и лейб-казаки были личной охраной императрицы, то назначению Зорича на должность предшествовало его представление Екатерине.
   Двадцать шестого мая 1777 года Потемкин устроил аудиенцию императрицы с потенциальным фаворитом - смуглым, изящным, кареглазым, затянутым в голубой гусарский мундир. Потемкин сразу понял, что его выбор сделан верно: Завадовскому вдруг был предоставлен шестимесячный отпуск. А тем временем Зорич, став полковником, флигель-адъютантом и шефом лейб-гусарского эскадрона, поселился в апартаментах фаворитов, пройдя предварительную апробацию у доктора Роджерсона, графини Брюс и двух других пробир-фрейлин. (Далее, по мере появления новых фаворитов, мы не станем повторяться, ибо каждый из них проходил через те же самые ворота.)
   О знакомстве Зорича с императрицей рассказывали, впрочем, и другое. Говорили, что Семен Гаврилович Зорич, рассорившись с командиром полка, в котором служил, поехал в Военную коллегию в Петербург просить о переводе его в другой полк. В первый же день проигрался он в карты в пух и прах, так что не осталось у него денег даже на обед в трактире. По счастью, он встретил на улице знакомого, который ехал в Царское Село к приятелю своему, гоф-фурьеру. Он взял Зорича с собой и хорошо угостил его, а точнее - напоил.
   Выпивший Зорич пошел погулять в дворцовый сад, сел на скамью под липой, да и заснул. Вот тут-то и увидела его проходившая мимо Екатерина. Зорич приглянулся ей своей статью и ростом, и она велела камердинеру Зотову сесть рядом с офицером на скамью, дождаться, когда он проснется, и пригласить гусара к ней на ужин. С этого все будто бы и началось.
   Как бы то ни было, в свои тридцать лет Зорич успел повидать многое. В пятнадцать лет он уже воевал с пруссаками в чине вахмистра в гусарском полку. Он храбро дрался, побывал в нескольких рукопашных схватках, получил три сабельные раны, попал в плен, но сумел бежать. В 1764 году он воевал в Польше, в 1769-1770 годах - с турками в Бессарабии, прославившись на всю армию бесшабашной удалью, дерзостью, воинской удачливостью и немалым командирским талантом.
   Третьего июля 1770 года отряд ротмистра Зорича попал в окружение. Сам командир получил две раны копьем и одну саблей и был взят в плен. Четыре года просидел он в страшной султанской тюрьме - Семибашенном замке, потом еще год прожил в Константинополе, пока наконец после заключения Кучук-Кайнарджийского мира не вернулся в Россию. Здесь, получив орден Геория 4-го класса, попал он на глаза Потемкину, и тот решил использовать Зорича в своих целях.
   В сентябре 1777 года Зорич был уже генерал-майором, кавалером иностранных орденов: шведских - Меча и Святого Серафима и польских - Белого Орла и Святого Станислава. Он стал обладателем нескольких богатых поместий и большого местечка Шклов в Могилевской губернии, купленного ему Екатериной за 450 000 рублей у князя Чарторижского.
   Эти поместья и Шклов перешли к России в результате первого раздела Речи Посполитой в 1772 году.
   Зорич стал одним из богатейших вельмож и земледельцев, однако ни земли, ни чины, ни ордена, ни богатство не прибавили Зоричу ума, которого ему недоставало. Еще не отметив годовщину своего "случая", Семен Гаврилович решился учинить афронт своему несокрушимому сопернику и благодетелю - Григорию Александровичу Потемкину.
   Пребывая вместе с ним и Екатериной в Царском Селе, он затеял ссору и даже вызвал Потемкина на дуэль, но всместо поединка отправился за границу, куда его мгновенно спровадила Екатерина. А по его возвращении осенью 1778 года ему велено было отправиться в Шклов.
   Зорич поселился в старом замке польских графов Ходкевичей, отделав его с необычайной пышностью и устроив в своем доме беспрерывный праздник. Балы сменялись маскарадами и спектаклями, пиры - охотой, над замком почти всякую ночь горели фейерверки, по три-четыре раза в неделю устраивались спектакли, а в парке и садах вертелись карусели, устраивались катания на тройках, народные гуляния и непрерывные приемы гостей.
   Дважды Зорича навещала Екатерина и была встречена экс-фаворитом с необычайной торжественностью и роскошью.
   Чтобы больше к Зоричу не возвращаться, скажем, что его дальнейшая жизнь сложилась не лучшим образом. Он был азартным карточным игроком, причем имел нелестную репутацию шулера. К его грандиозным проигрышам вскоре примешалась и афера с изготовлением фальшивых ассигнаций, которые печатали гости Зорича - польские графы Аннибал и Марк Зановичи.
   Расследование скандальной истории поручили Потемкину. Он приехал в Шклов, арестовал обоих сиятельных братьев, а Зорича уволил в отставку. Лишь после смерти Екатерины, в январе 1797 года, Павел I вернул Зорича в армию, но уже в сентябре за растрату казенных денег его снова уволили, на сей раз окончательно.
   Все же и Зорич оставил по себе добрую память. 24 ноября 1778 года - в день именин Екатерины - он основал на собственные деньги Шкловское благородное училище для мальчиков-дворян, готовившихся стать офицерами. В училище занималось до трехсот кадетов. 29 мая 1799 года здание училища сгорело, и это так сильно подействовало на Зорича, что он слег и 6 ноября того же года умер.
   На следующий год занятия возобновились, но уже в Гродно, а затем после длительных скитаний по разным городам России в 1824 году училище обосновалось в Москве, в конце концов получив название Первый московский Екатерины II кадетский корпус. Так восторжествовала справедливость: учережденное Зоричем в честь Екатерины II и в день ее тезоименитства училище все же получило ее имя.

Новелла 7

ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

   За то время, когда возле Екатерины Алексеевны появлялись Орлов и Васильчиков, Потемкин и Завадовский, в семье стареющей императрицы произошло немало и других событий.
   Глубокое горе постигло Екатерину и цесаревича 15 апреля 1776 года, когда после пятидневных мучений двадцатилетняя Наталья Алексеевна, здоровая и красивая, скончалась. Погиб и ребенок.
   Екатерина почти все время была при невестке, хотя давно переменила о ней мнение, считая ее неприятной, неблагоразумной, расточительной и безалаберной женщиной. Знала Екатерина и о любовной связи невестки с Андреем Разумовским, которому Павел - по доверчивости и душевной простоте - разрешил поселиться в одном дворце с ним и Натальей Алексеевной.
   Екатерина уведомила об этом романе Павла, но Наталья Алексевна сумела уверить мужа, что свекровь ненавидит ее и намеренно распускает ложные слухи, чтобы поссорить их.
   Вот что писал об этом любовном треугольнике А.М.Тургенев:"Кто знал,то есть видел хотя издалека блаженной и вечно незабвенной памяти императора Павла, для того весьма будет понятно и вероятно, что дармштадтская принцесса не могла без отвращения смотреть на укоризненное лицеобразие его императорского величества, вседражайшего супруга своего! Ни описать, ни изобразить уродливости Павла невозможно! Каково же было положение великой княгини в минуты, когда он, пользуясь правом супруга, в восторге блаженства сладострастия обмирал!
   Наталья Алексеевна была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивого, настойчивого нрава женщина. Великая княгиня умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят; но Екатерина скоро проникла в ее хитрость и не ошиблась в догадках своих!"
   В заграничных журналах появились сообщения, что Наталья Алексеевна была неправильно сложена и из-за этого не смогла благополучно разрешиться от бремени.
   Однако против такого утверждения решительно выступил русский посланник при германском сейме барон Ассейбург. Три года назад он вел переговоры о браке Павла и принцессы Вильгельмины и, прежде чем состоялась помолвка, собрал подробные, хорошо проверенные сведения о состоянии здоровья невесты. Все врачи и придворные герцога Дармштадтского уверили барона в прекрасном ее здоровье. А то, что она была хорошо сложена, не требовало никаких доказательств - довольно было только взглянуть на нее.
   Злые языки говорили, что смерть Натальи Алексеевны была подстроена, чтобы избавиться от опасной претендентки на русский трон. Великая княгиня, как утверждали ее недоброхоты, не только вступила в любовную переписку и связь с графом А.К.Разумовским, но даже задумывалась совершить вместе с ним государственный переворот. Князь Вальдек - канцлер Австрийской империи, хорошо осведомленный в династийных немецких делах, - говорил родственнику Екатерины принцу Ангальт-Бернбургскому: "Если эта (то есть Наталья Алексеевна) не устроила переворот, то никто его не сделает".
   Английский посланник Джемс Гаррис писал о Наталье Алексеевне канцлеру Англии графу Суффолку, что, вступая в брак, принцесса Гессен-Дармштадтская легко нашла секрет управлять цесаревичем Павлом, а сама в свою очередь была под влиянием своего любовника Андрея Разумовского. "Эта молодая принцесса, - писал Гаррис, - была горда и решительна, и если бы смерть не остановила ее, в течение ее жизни, наверное, возникла бы борьба между свекровью и невесткой".
   Утверждали, что Екатерина, как только Наталья Алексеевна скончалась, немедленно обыскала ее кабинет, нашла там письма Разумовского и забрала их себе.
   Павел очень любил Наталью Алексеевну, и бесконечно страдал из-за ее смерти, едва не лишившись рассудка.
   То ли для того, чтобы положить конец его переживаниям, то ли по иной причине, но Екатерина велела прислать безутешному сыну связку писем, найденную в тайном ящике письменного стола Натальи Алексеевны. Прочитав письма, Павел совершенно ясно осознал, что между Разумовским и его покойной женой существовала прочная любовная связь и что отцом ребенка, из-за которого она умерла, вполне мог быть Разумовский.
   Утверждают, что именно с этого момента Павел пришел в то состояние душевного растройства, которое сопутствовало ему всю жизнь. Пережив невероятное душевное потрясение, Павел на второй день после смерти Натальи Алексеевны принял решение жениться на принцессе Вюртембергской Софии-Доротее, а еще через два дня фельдмаршалу Румянцеву был отправлен рескрипт императрицы, содержавший приказ немедленно приехать из Глухова в Петербург, так как ему надлежит стать участником в "верном, нужном и приятном деле, о коем инако не желает объявить ему, как при свидании с ним".
   К рескрипту П.В.Завадовский приложил записку, в которой, не раскрывая сути дела, писал: "Храни Бог от поездки отговариваться. Весьма неугодно будет государыне и Великому Князю".
   Больной Румянцев, кряхтя и стеная, собрался в дорогу и поехал в Петербург. Там он узнал, что ему вместе с Павлом предстоит поездка в Берлин, где их будет ждать невеста цесаревича.
   За два месяца, прошедшие со дня смерти Натальи Алексеевны, Екатерина успела послать к родителям новой невесты курьера, договориться о сватовстве, получить портрет принцессы и собрать молодого вдовца, уже влюбившегося в свою будущую шестнадцатилетнюю жену.
   Место свидания - Берлин - было выбрано не случайно: там жил кумир Павла - Фридрих Великий, который к тому же мог стать его родственником, так как будущая теща Павла доводилась прусскому королю племянницей, а невеста - внучатой племянницей.
   Павел и его свита проехали через Ригу и Кенигсберг и 10 июля торжественно въехали в Берлин. При встрече с Фридрихом Павел произнес торжественную речь, сказав, что он удостоился "видеть величайшего героя, удивление нашего века и удивление потомства".
   Встретившись в тот же день с невестой, Павел так описал свое первое впечатление о ней в письме к матери:"Я нашел невесту свою такову, какову только желать мысленно себе мог: недурна собой, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно, и уже известен я, что если она сделала действо в сердце моем, то не без чувства и она с своей стороны осталавь... Дайте мне благословение свое и будьте уверены, что все поступки жизни моей обращены заслужить милость вашу ко мне". Павел вернулся в Царское село 14 августа, а 31 августа туда уже приехала София-Доротея.
   Екатерина была совершенно очарована своей новой невесткой. В письме к мадам Бьельке, давней подруге ее матери, она сообщила: "Признаюсь вам, что я пристрастилась к этой очаровательной принцессе; она именно такова, какую можно желать: стройна, как нимфа, цвет лица - смесь лилии и розы, прелестнейшая кожа в свете, высокого роста с соразмерной полнотой и легкость поступи".
   К тому же шестнадцатилетняя девушка безоглядно влюбилась в своего суженного. За несколько дней до свадьбы она писала Павлу: "Я не могу лечь, мой дорогой и обожаемый князь, не сказавши вам еще раз, что я до безумия люблю и обожаю вас... Богу известно, каким счастьем представляется для меня вскоре принадлежать вам; вся моя жизнь будет служить вам доказательством моих нежных чувств; да, дорогой, обожаемый, драгоценнейший князь, вся моя жизнь будет служить лишь для того, чтобы явить вам доказательства той нежной привязанности и любовь, которые мое сердце будет постоянно питать к вам".
   А после того, как 15 сентября архиепископ Платон, перед тем преподававший Софии-Доротее православный закон, обручил ее с цесаревичем, назвав впервые новым православным именем и титулом "великая княжна Мария Федоровна", благородная невеста прислала жениху такую записку: "Клянусь этой бумагой всю жизнь любить и обожать вас и постоянно быть нежно привязанной к вам. Таковы чувства вашего на веки нежного и вернейшего друга и невесты". И впервые в жизни подписалась: "Мария Федоровна".
   Еще до свадьбы она послала цесаревичу свое первое письмо на русском языке, написав его очень грамотно, хотя занималась этим языком всего два месяца. И опять она говорила о своей любви и о том, что Павел ей дороже всего на свете.
   Двадцать шестого сентября 1776 года состоялось венчание и свадьба Павла и Марии Федоровны.
   Цесаревич был счастлив не менее жены и в день свадьбы отправил ей такую записочку: "Всякое проявление твоей дружбы, мой милый друг, крайне драгоценно для меня, и клянусь тебе, что с каждым днем все белее люблю тебя. Да благословит Бог наш союз, так же, как Он создал его. П.".
   ...И Бог благословил этот союз: уже в апреле 1777 года Мария Федоровна сообщила мужу, что ждет ребенка.
   Их первенец родился 12 декабря 1777 года, и назвали его Александром. Имя новорожденному выбрала бабка - Екатерина II.
   В письме к своему давнему другу барону Фридриху Гримму она сообщала, что мальчик назван так в честь святого Александра Невского, и добавляла: "Хочу думать, что имя предмета имеет влияние на предмет, а наше имя знаменито". Она не ошиблась - родился будущий победитель Наполеона - император Александр I.
   Александр рос крепким, спокойным, веселым и здоровым ребенком благодаря правильному воспитанию и уходу, осуществлявшимся под надзором Екатерины II.
   Через полтора года, 27 апреля 1779 года, Мария Федоровна родила второго сына, которого назвали Константином.
   С этого времени Александр и Константин воспитывались и жили вместе и почти никогда не разлучались.
   Седьмого сентября 1780 года Екатерина писала Гримму об Александре, которому шел всего лишь третий год: "Тут есть уже воля и нрав и слышатся беспрестанно вопросы: "К чему?", "Почему?", "Зачем?". Мальчику хочется все узнавать основательно, и Бог весть, чего-чего он не знает".
   Екатерина была убеждена, что плоть и дух человека нерасторжимы, и потому она делала все, чтобы ее внуки были крепки телом, добры нравом, умны и трудолюбивы. Летом 1783 года она сообщила Гримму: "Если бы вы видели, как Александр копает замлю, сеет горох, сажает капусту, ходит за плугом, боронует, потом весь в поту идет мыться в ручье, после чего берет сеть и с помощью Константина принимается за ловлю рыбы..."
   Продолжая ту же тему, Екатерина писала Гримму 10 августа 1785 года: "В эту минуту господа Александр и Константин очень заняты: они белят снаружи дом в Царском Селе под руководством двух шотландцев-штукатуров". А в четырнадцать лет Александр получил даже диплом столяра.
   Когда Александру не было и шести лет, его главная нянька С.И.Бенкендорф внезапно умерла, и мальчика передали в руки генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова, а кавалером-воспитателем при братьях стал генерал-поручик Александр Яковлевич Протасов.
   Прежде Салтыков десять лет был в том же качестве при отце мальчиков цесаревиче Павле. Благодаря своему уму, честности, а также осторожности и хитрости он добился расположения как у Павла, так и у Екатерины, всегда стараясь смягчить их отношения и примирить друг с другом. Новые его воспитанники по характеру были полной противоположностью друг другу: Александр походил на мать, унаследовал ее ум, выдержку, спокойствие; Константин был в отца - вспыльчив, упрям, жесток.
   Однажды, будучи уже юношей, Константин на вечернем собрании у Екатерины вздумал бороться со стариком графом Штакельбергом. И так как граф не мог противостоять крепкому недорослю, Константин, разгорячась, бросил его на пол и сломал ему руку.
   Оказываясь в домах аристократов, Константин не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства и сквернословия. Он позволял себе это даже в доме Н.И.Салтыкова. В августе 1796 году уже женатого семнадцатилетнего хулигана Екатерина приказала посадить под арест, и как только это произошло, Константин стал раскаиваться, просить прощения и наконец сделал вид, что заболел.

Новелла 8

ИВАН НИКОЛАЕВИЧ РИМСКИЙ-КОРСАКОВ

   Теперь вновь возвратимся к личной жизни Екатерины.
   В декабре 1777 года Екатерине шел сорок восьмой год, и по меркам того времени она была уже далеко не молодая женщина. И как раз в это время при дворе начала созревать еще одна интрига - на месте отставленного Зорича появился двадцатичетырехлетний кирасирский капитан Иван Николаевич Римский-Корсаков. Он оказался первым в конкурсе претендентов на должность фаворита, победив двух офицеров - немца Бергмана и побочного сына графа Воронцова - Ронцова. (У русских аристократов существовал обычай давать своим внебрачным, но признаваемым ими сыновьям так называемые "усеченные" фамилии, в которых отсутствовал первый слог фамилии. Так, сын князя Трубецкого носил фамилию Бецкой. Сын князя Репнина назывался Пнин, Елагина - Агин, Голицына - Лицын, Румянцева - Умянцев.)
   Гельбиг рассказывает, что Екатерина вышла в приемную, когда там находились назначенные к аудиенции Бергман, Ронцов и Корсаков. Каждый из них стоял с букетом цветов, и она милостиво беседовала сначала с Берманом, потом с Ронцовым и, наконец, с Корсаковым. Необыкновенная красота и изящество последнего покорили ее.
   Екатерина милостиво улыбнулась всем, но с букетом цветов к Потемкину отправила Римского-Корсакова. Потемкин все понял и утвердил ее выбор. Потрясенная красотой нового фаворита, Екатерина оправдывалась перед бароном Гриммом, считавшим этот новый альянс обычной прихотью: "Прихоть? Знаете ли вы, что это выражение совершенно не подходит в данном случае, когда говорят о Пирре, царе Эпирском (прозвище Корсакова), об этом предмете соблазна всех художников и отчаяния всех скульпторов. Восхищение, энтузмазм, а не прихоть возбуждают подобые образцовые творения природы! Произведения рук человеческих падают и разбиваются, как идолы, перед этим перлом создания Творца... Никогда Пирр не делал ни одного неблагоразумного или неграциозного жеста или движения. Он ослепителен, как Солнце, и как оно разливает свой блеск вокруг себя. Но все это в общем не изнеженность, а, напротив, мужество, и он таков, каким бы вы хотели, чтобы он был. Одним словом, это - Пирр, царь Эпирский. Все в нем гармонично, нет ничего выделяющегося. Это - совокупность всего, что ни на есть драгоценного и прекрасного в природе; искусство - ничто в сравнении с ним; манерность от него за тысячу верст".
   Новый фаворит вел свое происхождение от старинного аристократического польско-литовско-чешского рода Корсак, старший в котором - Сигизмунд Корсак - выехал на службу в Московское княжество к великому князю Василию Дмитриевичу, сыну Дмитрия Донского, в конце XIV столетия. Поскольку род Корсака часто путали с дворянском родом Корсаковых, потомки Сигизмунда в мае 1677 года добились от царя Федора Алексеевича признания за ними двойной фамилии: Римских-Корсаковых, так как их родоначальник был подданным римского императора. (Впоследствии род Римских-Корсаковых дал России многих замечательных людей. Это Александр Михайлович Римский-Корсаков - командир корпуса в Альпийском походе Суворова, три адмирала и выдающийся композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков.)
   Через день после победы в конкурсе фаворитов Иван Римский-Корсаков стал флигель-адъютантом, а затем прапорщиком кавалергардов, что соответствовало генерал-майору по армии. Еще некоторое время спустя он уже камергер и генерал-адъютант. Иван Николаевич имел прекрасный голос и великолепно играл на скрипке. Однако Екатерине очень хотелось обнаружить у нового фаворита признаки большого ума, а этого-то как раз у Римского-Корсакова не было. Как-то, разговаривая с одним из братьев Орловых, Екатерина сказала, что Иван Николаевич поет как соловей. На что последовал ответ:
   - Это правда, но ведь соловьи поют только до Петрова дня...
   Тонкое замечание Орлова оказалось пророческим - век фаворита оказался равен двум годам: он был отставлен в октябре 1779 года.
   Что же касается ума и образованности Корсакова, то лучше всего об этом свидетельствует такой случай: когда Екатерина подарила ему особняк на Дворцовой набережной, купленный ею у Васильчикова, то новый хозяин решил завести у себя хорошую библиотеку, подражая просвещенным аристократам и императрице. Выбрав для библиотеки большой зал, Корсаков пригласил известного книготорговца и велел ему привести книги.
   - Извольте дать мне список тех книг, кои вы желаете, чтобы я привез вам, - сказал книготорговец. На что фаворит ответил:
   - Об этом я не забочусь - это ваше дело. Скажу только, что внизу должны стоять большие книги, а чем выше, тем они должны быть меньше, точно так, как у государыни.
   При таком уме Корсаков рискнул интриговать против Потемкина, но Циклоп буквально в одночасье прихлопнул его, убив к тому же сразу двух зайцев.
   Давним врагом и соперником Г.А.Потемкина был фельдмаршал Румянцев, чья сестра графиня Брюс была самой доверенной конфиденткой Екатерины. Неосторожный и влюбчивый Римский-Корсаков начал волочиться за графиней, о чем тотчас же донесли Потемкину, а тот немедленно создал ситуацию, пагубную для обоих. Как только Екатерина узнала от Потемкина об этой связи, она тут же отправила неверную подругу в Москву, Корсаков же оставался в Петербурге, сославшись на мнимую болезнь.
   Не прошло и месяца, как в Петербурге появились только что приехавшие из Парижа сорокашестилетний граф А.С.Строганов и его юная жена Екатерина Петровна, урожденная княжна Трубецкая. Корсаков тут же увлекся молодой и красивой женщиной и вскоре уехал из Петербурга в Москву, понимая, что терпение императрицы небеспредельно.
   Следом за ним, к удивлению многих, уехала в Москву и графиня Строганова, где у обманутого ею мужа был роскошный дом, который великодушный супруг подарил ей. Кроме того, граф предоставил ей богатую подмосковную усадьбу Братцево (ныне расположена в черте Москвы) и пожизненное денежное содержание. Когда же - через двадцать лет после описываемых событий - император Павел I сослал Римского-Корсакова в Саратов, графиня Екатерина Петровна поехала за ним и туда.
   По свидетельству князя И.М.Долгорукова, Екатерина Петровна была "женщина характера высокого и отменно любезная. Беседа ее имела что-то особо заманчивое, одарена прелестями природы, умна, мила, приятна. Любила театр, искусство, поэзию, художество... Была очень живого характера".
   Так что двадцатипятилетнему Ивану Николаевичу было на что менять пятидесятилетнюю императрицу, да и у супругов Строгановых разница в возросте была столь же значительной.
   Надо полагать, что ни Римский-Корсаков, ни Строганова не сожалели о содеянном, тем более что Екатерина оставила бывшему фавориту дом на Дворцовой набережной и множество драгоценностей, оцениваемых в 400 000 рублей.
   Гельбиг считал полученные Корсаковым суммы еще большими, простирая их размер до 720 000 рублей.
   Завершая этот сюжет, добавим, что невенчанная его жена умерла около 1815 года, оставив ему сына и двух дочерей. Сам же Иван Николаевич скончался 16 февраля 1831 года в возрасте семидесяти лет.

Новелла 9

АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ ЛАНСКОЙ

   Двукратную измену "царя Эпирского" Екатерина переживала намного легче, чем былые измены иных своих фаворитов. Не успел Римский-Корсаков уехать из Петербурга, как возле Екатерины уже появился новый претендент - двадцатидвухлетний конногвардеец Александр Дмитриевич Ланской, представленный обер-полицмейстером Петербурга графом Петром Ивановичем Толстым.
   Ланской с первого взгляда понравился Екатерине, но она решила не спешить и на первый случай ограничиться лишь оказанием молодому офицеру очевидных знаков внимания и милости: Ланской стал флигель-адъютантом и получил на обзаведение 10 000 рублей.
   Появление нового флигель-адъютанта, через некоторое время ставшего действительным камергером, конечно же не осталось незамеченным. Английский посланник лорд Мальмсбюри считал необходимым даже сообщить о нем своему правительству. "Ланской красив, молод и, кажется, уживчив", - писал дипломат.
   Придворные доброхоты, почуяв восхождение нового светила, наперебой советовали Ланскому обратиться за поддержкой к Потемкину. Молодой флигель-адъютант послушался - и обрел в Потемкине заступника и друга. Потемкин сделал Александра Дмитриевича одним из своих адъютантов и около полугода руководил его придворным образованием, одновременно изучая будущего фаворита.
   Он открыл в своем воспитанике массу прекрасных качеств и весной следующего года с легким сердцем рекомендовал его императрице в качестве сердечного друга.
   На Святой неделе 1780 года Ланской вновь предстал перед Екатериной, был обласкан ею, удостоен чина полковника и в тот же вечер поселен в пустующих апартаментах бывших фаворитов.
   Интерес при дворе к новому постояльцу заветных комнат сразу обострился, и скоро все уже знали, что Александр Дмитриевич Ланской родился 8 марта 1758 года в не очень знатной и не богатой семье, имевшей поместья в Тульском уезде.
   Стало известно, что отец фаворита - кирасирский поручик Дмитрий Артемьевич Ланской - смолоду отличался необузданным нравом и неукротимым характером. Эти качества привели к тому, что в 1748 году его разжаловали и исключили из армии за самоуправство по отношению к родственницам офицера и дворянина Степанова, с которым бравый кирасир судился и, не добившись решения суда в свою пользу, захватил нескольких близких тому женщин и стал истязать их у себя в имении. В годы Семилетней войны ему удалось возвратиться в строй, и те же качества - неукротимость, смелость и безоглядная удаль - способствовали его карьере. В 1772 году он стал комендантом Полоцка, получив чин бригадира. (По Табели о рангах чин бригадира относился к пятому классу и шел выше полковника, но ниже генерал-майора, считаясь все же рангом генеральским.)
   Дмитрий Артемьевич имел шестерых детей - двух сыновей и четырех дочерей. Старшему сыну, Александру, и выпал жребий стать фаворитом Екатерины. Благодаря его "случаю" брат Яков и сестры Варвара, Анна, Елизавета и Евдокия породнились со знатнейшими фамилиями России. Однако сам Александр Дмитриевич почти ничего не делал для их преуспеяния - виной тому была императрица, полюбившая Ланского больше, чем кого-либо прежде, и проливавшая эту любовь на его родственников.
   По отзывам современников, Ланской не вступал ни в какие интриги, старался никому не вредить и с самого начала отрешился от государственных дел, справедливо полагая, что политика заставит его наживать себе врагов.
   Даже когда ему доводилось встречаться с коронованными особами, приезжавшими в Петербург, - австрийским кронпринцем Иосифом, прусским кронпринцем Фридрихом-Вильгельмом, шведским королем Густавом III - Ланской вел себя очень сдержанно, не позволяя никому из них надеяться на его содействие или помощь.
   Единственной всепоглощающей страстью Ланского была Екатерина. Он хотел царствовать в ее сердце единолично и делал все, чтобы добиться этого. Он не просто хотел нравиться своей повелительнице, он стремился завоевать ее, чтобы она не могла даже помыслить о его замене кем-либо другим.
   У Ланского сложились добрые отношения со всеми членами императорской фамилии. Он был хорош и с Павлом, и с Марией Федоровной, и с их детьми. По молодости он был даже участником игр и забав с Александром и Константином. Так, например, 1 июля 1783 года Екатерина писала Гримму: "У Александра удивительная сила и гибкость. Однажды генерал Ланской принес ему кольчугу, которую я едва могу поднять рукою; он схватил ее и принялся с нею бегать так скоро и свободно, что насилу можно было его поймать".
   Так и представляется идиллическая семейная сцена - смеющаяся пятидесятичетырехлетняя бабушка еще полная огня и сил, двадцатипятилетний красавец генерал и шустрые мальчишки.
   Ланскому же читала Екатерина и свой замечательный труд - "Бабушкину азбуку" - оригинальный и талантливый учебник для внуков с картинками, сказками и нравоучениями. "У меня только две цели, - говорила об "Азбуке" Екатерина, - одна - раскрыть ум для внешних впечатлений, другая - возвысить душу, образуя сердце". Впоследствии эта "Азбука", несколько видоизмененная, стала первым учебником в первых классах различных учебных заведений России.
   Чтобы еще более нравиться Екатерине, Ланской все четыре года своего фавора много читал, понимая, что будет интересен своей возлюбленной, если поднимется до ее интеллектуального уровня. И надо сказать, это ему удалось.
   Однако в июне 1784 года Ланской серьезно и опасно заболел - говорили, что он подорвал свое здоровье, злоупотребляя возбуждающими снадобьями. Екатерина ни на час не покидала страдальца, почти перестала есть, оставила все дела и ухаживала за ним, как мать, смертельно боящаяся потерять единственного, бесконечно любимого сына. Потом она писала: "Злокачественная горячка в соединении с жабой свела его в могилу в пять суток".
   Когда вечером 25 июня 1784 года Ланской умер, Екатерина совершенно потеряла самообладание, рыдала и причитала, как деревенская баба, и затем впала в прежестокую меланхолию. Она уединилась, никого не хотела видеть и даже отказалась от встреч с Александром и Константином. Единственным человеком, для кого она сделала исключение, была сестра Ланского Елизавета, очень похожая на брата. Екатерина заболела и сама, не могла и часа провести без рыданий.
   После похорон, пребывая в неутешной печали, она 3 июля села к столу и закончила начатое еще месяц назад письмо к барону Фридриху Гримму. Она писала: "Когда я начинала это письмо, я была счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда они деваются. Теперь уже не то: я погружена в глубокую скорбь, моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкой душой, честный, разделяющий мои огорчения, когда они случались, и радовавшийся моим радостям.
   Словом, я имею несчастье писать вам, рыдая... Не знаю, что будет со мной; знаю только, что никогда в жизни я не была так несчастна, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг покинул меня..."
   Напуганный болезнью Екатерины канцлер А.А.Безбородко вызвал в Петербург Федора Орлова и Потемкина. Они утешали императрицу как могли.
   В письме Гримму от 9 сентября Екатерина сообщала: "Через неделю после того, как я написала мое июльское письмо, ко мне приехал граф Федор Орлов и князь Потемкин. До этой минуты я не могла выносить человеческого лица. Оба они взялись за дело умеючи. Они начали с того, что принялись выть заодно со мною; тогда я почувствовала, что мне с ними по себе, но до конца еще было слишком далеко..."
   Только 5 сентября Екатерина приехала из Царского Села в Петербург, а еще через четыре дня впервые вышла к обедне. Правда, после посещения ее Орловым и Потемкиным она взяла себя в руки и распоряжалась делами должным образом и с полным пониманием. И все же первое появление на людях далось ей с большим трудом. Вернувшись с церковной службы в свои апартаменты, Екатерина почувствовала такой упадок сил, что оказалась близка к обмороку.
   ...Со смертью Ланского связана и еще одна мрачная история.
   Умирая, Ланской просил похоронить его в одном из романтических уголков Царскосельского парка, чтобы и после смерти быть поближе к Екатерине, любившей гулять в парке. Его просьба была исполнена, а могила обозначена мраморной урной.
   И вдруг потресенные служители обнаружили могилу разрытой, а рядом увидели изуродованное и оскверненное тело покойного. Негодяи оставили и позорные пасквили, оскорблявшие память Ланского.
   После этого его похоронили в близлежащей церкви Святой Софии, а потом построили и специальную небольшую капеллу-мавзолей.
   Екатерина до конца жизни благоволила к брату и сестрам покойного, распространяя милости и на других его родственников. Особенно любила она Елизавету Дмитриевну, более прочих похожую на своего покойного брата и наиболее любимую им. Ланской завещал Елизавете Дмитриевне, в замужестве Кушелевой, дом и прекрасную картинную галерею. Яков Дмитриевич не намного пережил брата и умер в чине полковника гвардии. Все сестры удачно вышли замуж, одна из них - Евдокия Дмитриевна - стала матерью светлейшего князя Александра Ивановича Чернышова, дипломата и военноначальника, героя Отечественной войны 1812 года, военного министра Николая I.
   Екатерина не забыла и семерых двоюродных братьев Ланского. Из них оставили свой след в истории России двое: Василий Сергеевич, который был первый наместник Царства Польского, и Степан Сергеевич. Правда, последний вошел в историю благодаря своему сыну Сергею, который, будучи министром внутренних дел с 1855 по 1861 год, сделал многое для отмены в России крепостного права. 23 апреля 1861 года, через два месяца после опубликования манифеста об освобождении крестьян, Сергей Сергеевич Ланской - в молодости масон и член революционного "Союза Благоденствия" - был возведен императором Александром II в графское Российской империи достоинство.
   "Случай" Ланского был одним из самых длительных в жизни Екатерины II, он продолжался более четырех лет.

Новелла 10

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ ЕРМОЛОВ

   Потрясенная до глубины души смертью Ланского, пораженная кощунственной историей, происшедшей с его прахом, Екатерина почти целый год пребывала в состоянии холодной апатии, отрешившись от радостей жизни, пребывая в несвойственной ей меланхолии и тоске. Но натура взяла свое, и благодаря стараниям друзей и подруг, а более всего незаменимого и неутомимого Потемкина Екатерине был представлен блестящий молодой офицер Александр Петрович Ермолов.
   Не будем вместе с некоторыми другими путать нового фаворита со знаменитым Алексеем Петровичем Ермоловым - героем войны 1812 года.
   У Александра Петровича и его знаменитого родственника Алексея Петровича был общий предок - Леонтий Петрович Ермолов, доводившийся фавориту дедом, а полководцу - прадедом. Этот общий предок на рубеже XVII и XVIII веков служил сначала стольником царицы Прасковьи Федоровны, а потом - в гвардии, выйдя в отставку капитаном. Он имел четырех сыновей, младший из которых - Петр Леонтьевич - стал отцом фаворита.
   Как это бывало прежде, Ермолов оказался не единственным претендентом на сердце императрицы. Прежде чем попал в "случай", ему пришлось провести нелегкую борьбу с другими соперниками. Наиболее серьезным из них оказался князь Павел Михайлович Дашков, сын Екатерины Романовны Дашковой. Ему исполнилось тогда 22 года, он был хорош собой, получил прекрасное образование, окончив Эдинбургский университет в Шотландии со степенью магистра искусств.
   Пока Дашков учился в Эдинбурге, ему шли чины по военной службе, и потому, возвратившись в Россию, он стал капитан-поручиком гвардии и в этом чине оказался адъютантом Потемкина. В 1783 году он стал полковником, через два года вернулся в свите Потемкина в Петербург и был представлен императрице на соискание чина флигель-адъютанта. Говорили, что молодой князь понравился Екатерине, но назначение Дашкова флигель-адъютантом не состоялось из-за его скандальной скоропалительной женитьбе на купеческой дочке девице Алферьевой, которую княгиня Дашкова не желала видеть до конца своих дней. Тогда-то и взошла звезда его соперника, тоже адъютанта Потемкина, Александра Петровича Ермолова.
   Потемкин специально устроил праздник, чтобы познакомить Ермолова с императрицей. Праздник удался на славу - Ермолов стал флигель-адъютантом императрицы и вскоре переехал в давно уже пустующие покои фаворитов.
   Он оставил по себе хорошую память: помогал всем, кому мог, если был убежден, что перед ним - достойный человек. Императрица полагалась на его рекомендации, ибо Ермолов был умен, умел правильно оценивать людей и никогда не ходатайствовал за недостойных. Кроме того, он был необычайно правдив и искренен, что и погубило его.
   Причиной тому был следующий эпизод.
   После покорения Крыма хан Сабин-Гирей должен был получать от Потемкина крупные суммы, оговоренные государственным договором, но Светлейший задерживал эти выплаты и несколько лет ничего не платил хану. Тогда Гирей обратился за помощью к Ермолову, тот обо всем рассказал Екатерине, а императрица вскоре же высказала свое неудовольствие Потемкину. Светлейшему не составило труда вычислить виновника, и он поставил вопрос ребром: "Или я, или он". Екатерина поколебавшись, склонилась, как и прежде, на сторону Потемкина и в июне 1786 года попросила передать Ермолову, что она разрешает ему уехать на три года за границу.
   Александр Петрович с рекомендательными письмами А.А.Безбородко уехал в Германию и Италию. Везде он вел себя необычайно скромно, чем удивлял российских резидентов. Столь же скромно вел он себя и возвратившись в Россию. Ермолов переехал из Петербурга в Москву, где его ожидал теплый и радушный прием, ибо у бывшего фаворита в Москве не оказалось врагов или завистников.
   За время фавора, продолжавшегося год и четыре месяца, Ермолов получил два поместья, стоившие 400 000 рублей, а также 450&ndsp;000 наличными в виде единовременных выплат, пенсии и жалованья. Позднее Ермолов уехал в Австрию, где купил богатое и прибыльное поместье Фросдорф неподалеку от столицы империи и превратил его в одну из самых привлекательных загородных усадеб. (О богатстве и роскоши Фросдорфа свидетельствует хотя бы тот факт, что его следующим владельцем стал граф Генрих-Карл Шамбор, сын герцога Беррийского - последний принц из дома Бурбонов. Десятилетним мальчиком в 1830 году он был даже провозглашен королем Франции Генрихом V, но реализовать это право не смог из-за политических обстоятельств.)
   Возвратившись ненадолго из-за границы, Александр Петрович женился на княжне Елизавете Михайловне Голицыной и стал впоследствии отцом троих сыновей - Петра, Михаила и Федора, ничем не отличившихся. Да и сам он не желал привлекать к себе ничьего внимания, так как решил навсегда оставить Россию и поселиться в Фросдорфе.
   Там он и умер в 1836 году восьмидесяти двух лет от роду.

Новелла 11

АЛЕКСАНДР МАТВЕЕВИЧ ДМИТРИЕВ-МАМОНОВ

   Преемником Ермолова стал двадцативосьмилетний капитан гвардии Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов - дальний родственник Потемкина и его адъютант.
   Допустив промах с Ермоловым, Потемкин долго присматривался к Мамонову, прежде чем рекомендовать его флигель-адъютантом к Екатерине. В августе 1786 года Мамонов был представлен Екатерине и вскоре назначен флигель-адъютантом. Современники отмечали, что он был единственным из фаворитов, которого нельзя назвать красавцем. Он отличался высоким ростом и физической силой, имел скуластое лицо, чуть раскосые глаза, светившиеся умом и лукавством. Он был хорошо образован, и беседы с ним доставляли императрице немалое удовольствие. Через месяц он стал уже прапорщиком кавалергардов и генерал-майором по армии.
   Первые почести не вскружили голову новому фавориту - он проявлял сдержанность, такт и завоевал репутацию умного и осторожного человека. Дмитриев-Момонов хорошо говорил на немецком и английском языках, а французский знал в совершенстве. Кроме того, он проявил себя и как недурной стихотворец и драматург, что особенно импонировало Екатерине. Благодаря всем этим качествам, а также и тому, что Мамонов непрестанно учился, много читал и пытался серьезно вникать в государственные дела - особенно в дела внешнеполитические - он стал советчиком императрицы. Когда в начале 1787 года Екатерина собралась в путешествие на юг - в Крым и Новороссию, - Мамонов в течение всего этого вояжа ни на минуту не оставлял ее.
   Подготовка к путешествию в Новороссию и Крым началась за два года до того, как Екатерина отправилась в путь.
   Уже в октябре 1784 года Потемкин приказал собирать лошадей на станциях, строить путевые дворы, готовить квартиры для свиты в разных городах. Десятки тысяч людей ремонтировали дороги, строили гавани и причалы, обустраивали Кременчуг, Екатеринослав, Херсон, Николаев и другие недавно заложенные города. На Днепре строилась флотилия речных судов, на которых императрица должна была плыть к Черному морю. Спешные строительные работы велись в Севастополе.
   Еще в 1782 году Екатерина писала Потемкину, что нужно воспользоваться первым удобным случаем для захвата Ахтиарской гавани, названной потом русскими Севастопольской бухтой.
   В 1784 году созданный здесь военно-морской порт был назван Севастополем, что в переводе с греческого означало "Величественный город" или "Город славы".
   В губерниях, расположенных ближе к столице, тоже велись приготовления к встрече Екатерины.
   Путешествие началось по санному пути и было прервано на три месяца в Киеве в ожидании, когда на Днепре сойдет лед и можно будет продолжать путь на галерах. Путешествие проходило в непринужденной атмосфере, казалось, что Екатерина и множество придворных отправились для развлечений, легкомысленных светских бесед, забав и веселья. Участники словно соревновались в знании истории, географии, земледелия, статистики, изящной словесности и философии. На стоянках писали шарады и буриме, вечерами устраивали любительские спектакли, именуемые тогда живыми картинами.
   Особенно преуспевали в этих затеях французский посланник в Петербурге, поэт и историк, граф Луи-Филипп Сегюр и австрийский посланник граф Людовик Кобенцель. Вкупе с Екатериной и хорошо образованным Дмитриевым-Мамоновым они составляли ядро того утонченного и высокоинтелектуального общества, которое медленно, с многодневными остановками, продвигалось на юго-запад.
   И все же невозможно было отрешиться от большой политики, и волей-неволей и Екатерина, и Мамонов, другие ее ближайщие сподвижники должны были обсуждать Восточный вопрос, политику Пруссии, плачевное, взрывоопасное положение Франции, стоявшей на пороге революции. Причем Мамонов очень часто оказывался на высоте положения и с каждым днем завоевывал все больший авторитет у императрицы и иностранных вояжеров, прочивших фавориту блестящую дипломатическую карьеру.
   Переезжая из одной губернии в другую, встречаемые толпами восторженных россиян, триумфальными арками, фейерверками, иллюминациями, артиллерийскими салютами, звоном колоколов, пышными процессиями духовенства, экзотически разряженными в национальные одежды депутациями коренных и малых народов, императрица и ее спутники приходили в восторг от увиденного и услышанного, утверждались в свершении благодатных перемен за четверть века царствования Екатерины II.
   Отпраздновав день рождения Екатерины, путешественники на флотилии из восьмидесяти судов поплыли вниз по Днепру. Вот как об этом писал Сегюр: "Впереди шли семь нарядных галер огромной величины... Комнаты, устроенные на палубах, блистали золотом и шелками. Каждый из нас имел комнату и еще нарядный, роскошный кабинет с покойными диванами, с чудесною кроватью под штофною занавесью и с письменным столом красного дерева. На каждой из галер была своя музыка. Множество лодок и шлюпок носились впереди и вокруг этой эскадры, которая, казалось, создана была волшебством.
   Мы продвигались медленно, часто останавливались и, пользуясь остановками, садились на легкие суда и катались вдоль берега вокруг зеленеющих островков, где собравшееся население кликами приветствовало императрицу. По берегам появлялись толпы любопытных, которые беспрестанно менялись и стекались со всех сторон, чтобы увидеть торжественный поезд и поднести в дар императрице произведения различных местностей. Порою на береговых равнинах маневрировали легкие отряды казаков. Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины были так изукрашены цветами, расписаны декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами. Снег стаял, земля покрылась яркой зеленью, луга запестрели цветами, солнечные лучи оживляли и украшали все предметы. Гармоничные звуки музыки с наших галер, праздничные наряды побережных зрителей разнообразили эту роскошную и живую картину. Когда мы подъезжали к большим городам, то перед нами на определенных местах выравнивались строем превосходные полки, блиставшие красивым оружием и богатым нарядом. Противоположность их щегольского вида с наружностью румянцевских солдат доказывала нам, что мы оставляем области этого знаменитого мужа и вступаем в места, которые судьба подчинила власти Потемкина.
   Стихии, весна, природа и искусство, казалось, соединились для торжества этого могучего любимца".
   Через Канев, где состоялась встреча Екатерины II с польским королем Станиславом-Августом Понятовским, с которым она не виделась уже тридцать лет, императрица проследовала в село Кайдаки, в коем ожидал ее австрийский император Иосиф II, скрывавшийся под именем графа Фалькенштейна. Он сначала приехал в Херсон, осмотрел там арсенал, казармы, верфи и склады и затем выехал навстречу Екатерине. После дружеской встречи в Кайдаках Иосиф II вместе со всеми доплыл до Херсона, где состоялось нечто вроде конгресса, в котором приняли участие австрийский император, русская императрица, а также посланники Франции и Англии.
   Затем через Перекоп и степной Крым путешественники проследовали в столицу Гиреев - Бахчисарай, а оттуда - в Севастополь, Здесь путников поразили многочисленные линейные корабли и фрегаты, стоявшие в бухте и готовые за двое суток дойти до Константинополя.
   Проехав по другим городам Крыма, Екатерина возвратилась в Петербург, где на Мамонова, словно из рога изобилия, посыпались монаршие милости: он стал шефом Санкт-Петербургского полка, был пожалован в генерал-адъютанты.
   Двадцать пятого мая 1788 года Иосиф II возвел фаворита в графское достоинство Римской империи. Затем Екатерина наградила его орденом Александра Невского, усыпанным бриллиантами, стоимостью в 30000 рублей. Доходы Мамонова с поместий, жалованье и содержание составляли не менее 300000 рублей в год. Одни только бриллиантовые аксельбанты генерал-адъютанта Мамонова стоили не менее 50000 рублей.
   Казалось, в жизни Екатерины II наступил новый период любви и благоденствия. Но государственные заботы и хлопоты вновь потребовали ее энергии и внимания. Турецкий султан домогался возвращения Крыма и признания недействительным присоединение владений Ираклия II к России.
   Тринадцатого августа 1787 года Турция объявила войну, а 12 сентября манифест о войне с Турцией подписала Екатерина II.
   Потемкин находился на юге, при армии, и Мамонов как мог поддерживал императрицу.
   А тут к делам и заботам государственным добавились любовные треволнения. Оценив по достоинству ум и способности своего избранника, Екатерина готовила Мамонова к должности вице-канцлера. Но тридцатилетний галант вдруг перестал пылать чувствами к шестидесятилетней императрице, променяв ее на юную прелестницу, фрейлину княжну Дарью Федоровну Щербатову.
   Екатерина не сразу узнала о случившемся, хотя ей показалось подозрительным частые недомогания ее любимца, когда он неделями не показывался в алькове императрицы.
   Наконец весьма осторожно, но совершенно однозначно обманутой самодержице сообщили о коварном изменике, поправшем и любовь ее, и служебный долг, ибо пост фаворита уже давно почитался государственной должностью.
   Мамонов почувствовал, что Екатерина все знает, и, предвосхищая вызов для объяснения, однажды утром, нарядившись в красный бархатный кафтан, который особенно был ему к лицу, надев все ордена и бриллианты, явился к Екатерине. По его виду она поняла, что предстоит объяснение, и сама завела разговор о неожиданном для нее охлаждении. Мамонов сначала, как делал это и раньше, сослался на болезнь, а потом заявил, что он недостоин ее, но о своей любви к фрейлине ничего не сказал.
   После этого рандеву уязвленная Екатерина села к столу и написала Мамонову: "Пусть совершается воля судьбы. Я могу предложить вам блестящий исход, золотой мостик для почетного отступления. Что вы скажете о женитьбе на дочери графа Брюса? Ей, правда, только 14-й год, но она совсем сформирована, я это знаю. Первейшая партия в империи: богата, родовита, хороша собой. Решайте немедленно. Жду ответа".
   Через полчаса она получила ответ Мамонова, написанный им из соседней комнаты: "Дальше таиться нельзя. Должен признаться во всем. Судите и милуйте. На графине Брюсовой жениться не могу. Простите. Более года люблю без памяти княжну Щербатову. Вот будет полгода, как дал слово жениться. Надеюсь, поймете и выкажете милосердие и сострадание.
   Несчастный, но вам преданный до смерти А.".
   Любовь к Щербатовой стоила Александру Матвеевичу утраты его положения фаворита, но не более того, ибо после состоявшегося объяснения Екатерина купила молодым несколько деревень более чем с 2000 крестьян, подарила невесте драгоценности и сама обручила их.
   Во время обручения Дарья Федоровна и Александр Матвеевич, держась за руки, встали на колени перед своей благодетельницей и искренне заплакали. Поднимая их с колен и обнимая обоих, плакала и Екатерина.
   Потом императрица разрешила им обвенчаться в дворцовой церкви и сама присутствовала при венчании.
   Когда Екатерина отставила Дмитриева-Мамонова, покинула двор императрицы и фрейлина Мария Васильевна Шкурина за то, что содействовала роману Мамонова со Щербатовой. Шкурину исключили из списка фрейлин, выдали ей на приданное 12000 рублей, и она вместе с Мамоновыми уехала в Москву. Но приданное Шкуриной не пригодилось - она так и не вышла замуж, а постриглась под именем Павлии и жила по разным московским монастырям, пока не умерла в 1824 году инокиней Алексеевской женской обители. Погребли же ее в Новодевичьем монастыре.
   Семейная жизнь Мамоновых не заладилась. Объяснялось это вздорным характером Александра Матвеевича, его несдержанностью и вспыльчивостью. Екатерина однажды сказала о нем: "Он не может быть счастлив: разница - ходить с ним в саду и видеться на четверть часа или жить вместе". И Екатерина оказалась права. Супруги не были счастливы. Дарья Федоровна умерла в 1801 году. Мамонов пережил ее всего на два года, скончавшись тоже весьма рано - сорока пяти лет - и оставив пятнадцатилетнего сына и тринадцатилетнюю дочь.

Новелла 12

ПОСЛЕДНИЙ ФАВОРИТ

   Когда место фаворита освободилось, сторонники и враги Потемкина тут же стали подыскивать матушке - государыне нового кандидата. Среди них были отставной секунд-майор Преображенского полка Казаринов, барон Менгден, будущий известный военоначальник и выдающийся храбрец Михаил Андреевич Милорадович - все молодые красавцы, за каждым из которых стояли влиятельные придворные - Потемкин, Безбородко, Нарышкины, Воронцовы, Завадовский и другие.
   Но судьба улыбнулась двадцатидвухлетнему секунд-ротмистру конной гвардии Платону Александровичу Зубову - ставленнику фельдмаршала князя Н.И.Салтыкова, главного воспитателя внуков Екатерины. Зубов был отменно красив и молод (на тринадцать лет младше сына Екатерины - Павла).
   Все последние фавориты Екатерины оказывались возле нее с благословения и согласия Потемкина, а вот Зубов был введен в будуар государыни недоброжелателями Светлейшего, воспользовавшимися тем, что он находился на Дунае.
   Хорошо осведомленный в придворных делах М.И.Гарновский писал: "Николай Иванович Салтыков был и есть Зубовым протектор, следовательно, и полковнику Зубову наставник, Зубов-отец - друг князя Александра Алексеевича Вяземского, а Анна Никитична Нарышкина предводительствует теперь Зубовым и посему играет тут первую и знатную роль. Вот новая перемена со своею лигою, которые, однако же, все до сих пор при воспоминании имени его светлости неведомо чего трусят и беспрестанно внушают Зубову иметь к его светлости достодолжное почтение, что и господину Зубову (отцу) твердили".
   В тот вечер, когда Дмитриев-Мамонов получил отставку, к Анне Никитичне Нарышкиной явился Зубов и там встретился, конечно же не случайно, с заехавшей к ней, как будто ненароком, Екатериной. Здесь-то она и сделала окончательный выбор, отправив затем нового фаворита сначала к Роджерсону, а затем к пробир-фрейлине Протасовой. Вечером 20 июня 1789 года, после того как Екатерина получила заверение Роджерсона и Протасовой в отменном здоровье и мужской силе претендента, она, будто бы случайно, встретилась с Зубовым в Царскосельском парке и отвела его в мавританскую баню, представлявшую собой точную копию бани турецкого султана, где окончательно убедилась в справедливости данного ей заключения.
   Придворные из партии Потемкина удивились появлению Зубова в роли фаворита, называя его мотыльком-поденкой и эфемеридой, но вскоре поняли, что ошиблись. В тот момент, когда Мамонов, нанеся прощальный визит Екатерине, спускался вниз по парадной лестнице Зимнего дворца, навстречу ему шел Зубов.
   - Что нового? - спросил Зубов, поклонившись.
   - Да ничего, кроме того, что вы поднимаетесь, а я опускаюсь, - ответил бывший фаворит.
   На следующий день Зубов стал полковником гвардии и флигель-адъютантом, а еще через сутки обнаружил в ящике своего письменного стола 100000 рублей золотом и 25000 - ассигнациями.
   Вечером он был приглашен Екатериной играть с нею в карты и, таким образом, представлен ею узкому кругу близких друзей. Когда игра закончилась, Екатерина, взяв под руку нового флигель-адъютанта, направилась к дверям своей спальни.
   Утром почти все первые лица империи собрались в приемной Зубова. Здесь были Салтыков и Морков, Нарышкин и Вяземский, старик Мелиссино и Архаров, Самойлов и Безбородко - князья, графы, генералы. Зубов заставил их ждать более часа и наконец появился с надменной, но ласковой улыбкой.
   Знающие люди - а в приемной в таковых недостатка не было - утверждали, что дворяне Зубовы делились на две ветви. Одна из них происходила от татарского баскака Амрагата, принявшего христианство в XIV веке, вторая - от одного из бояр Ивана III. В семье фаворита считали, что их предком является боярин и что отец Платона Зубова - десятое колено именно этой ветви. Его отец в 1762 году женился на Елизавете Алексеевне Вороновой, которая была моложе его на пятнадцать лет. В браке родилось четыре сына - Николай, Дмитрий, Платон и Валериан и три дочери - Ольга, Екатерина и Анна.
   До 1789 года, когда произошел "случай", Зубов-отец был управляющим одного из имений Н.И.Салтыкова, занимая к тому же пост вице-губернатора в одной из провинций. Как только Платон Зубов оказался в фаворе, отца тут же перевели в Петербург обер-прокурором Первого департамента Сената, ведавшего важнейшими вопросами государственного управления. Здесь новый обер-прокурор проявил себя человеком умным, но злым, недобросовестным и охотником до взяток. Благодаря сыну ему сходили с рук все его злоупотребления.
   Когда Зубов-отец появился в Петербурге, здесь в Конной гвардии уже служили и все его сыновья, которым покровительствовал фельдмаршал Н.И.Салтыков.
   Почти одновременно с Зубовым-отцом в Петербурге появились его жена и дочери. Все Зубовы были представлены императрице. Особое расположение и сердечность она оказала самому младшему из братьев - семнадцатилетнему Валериану, юноше не только красивому, но и обладающему многими иными достоинствами: смелость, открытость, веселость, в котором детская непосредственность соседствовала с живым умом и настойчивым стремлением быть во всем первым и непременно добиваться успеха.
   Платону Зубову не понравилось внимание императрицы к младшему брату, и, опасаясь успеха Валериана, он добился отправки его в действующую армию к Потемкину.
   Когда юный подполковник появился в Яссах, в ставке Светлейшего, тот уже дополинно знал обо всем, случившемся в Петербурге. Ситуация не волновала Потемкина, ибо он был уверен, что зажегшаяся звездочка нового любимца императрицы не сможет соперничать по своему свету и блеску с его немеркнущей звездой. Он уже привык к тому, что не является единственным фаворитом императрицы, но был уверен, что никто не сравнится с ним ни по силе влияния на Екатерину, ни по реальным плодам деятельности на благо России.
   Где были ныне Завадский, Зорич, Корсаков, Ермолов, Мамонов, пытавшиеся соперничать с Великим Циклопом?
   Потому и не ждал никто, как и сам Потемкин, что юный флигель-адъютант, проведший всего несколько ночей с престарелой императрицей, сможет вытемнить из ее сердца венчанного мужа и соправителя.
   Приезд Валериана Зубова не заставил Потемкина изменить свое отношение к происшедшему, и он ничуть не опасался, что брат фаворита, находясь рядом, в его ставке, сможет повредить ему во мнении императрицы, оказываясь вольным или невольным свидетелем отнюдь не безобидных утех в покоях ясского дворца.
   И хотя из Петербурга приходили все новые доказательства чрезмерного влияния Зубова на императрицу, Потемкин не торопился в столицу.

Новелла 13

ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ КНЯЗЯ ТАВРИДЫ

   Во многом виной опалы Потемкина был новый его роман с женой двоюродного брата, двадцатишестилетней красавицей Прасковьей Андреевной Потемкиной, урожденной Закревской.
   Сохранились письма Потемкина Прасковье Андреевне, написанные на цветных листах почтовой бумаги с золотым обрезом. Вот два из них:
   "Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет непонятная к тебе сила... Нет минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь. Приезжай же, сударушка, поранее, о мой друг, утеха моя и сокровище бесценное ты; ты - дар Божий для меня. Целую от души ручки и ножки твои прекрасные, моя радость! Моя любовь не безумною пылкостью означается, как бы буйное пьянство, но исполнена непрерывным нежнейшим чувствованием. Из твоих прелестей неописанных состоит мой экстазис, в котором я вижу тебя живо перед собой".
   Прасковья Андреевна конечно же поверила князю. И как было не поверить, получая такие письма и иные подтверждения любви, но тут же была обманута.
   Весь 1789 год был переполнен амурными утехами и беспрерывными победами князя Таврического над прелестнейшими дамами России, Польши, Молдавии, актрисами из разных европейских стран, приезжавшими в ставку Светлейшего в Яссы часто не без определенного умысла.
   Потемкин занимал в Яссах самый большой и роскошный дворец князей Кантакузинов - знатнейшего рода в Молдавии и Валахии. Здесь трижды в неделю происходили роскошнейшие балы и празднества.
   Весной 1789 года армия Румянцева была передана князю Н.В.Репнину, а затем слита с армией Потемкина. Разумеется, главнокомандующим был назначен Потемкин. Он поставил своей целью овладеть Бендерами и почти все войска, не торопясь, двинул к стенам этой крепости. [См. Русско-турецкая война 1787-1791 гг.]
   Крепость сдалась, как только русские войска окружили ее. В Петербург Потемкиным был послан брат фаворита Валериан Зубов с радостным извещением о победе.
   Четырнадцатого ноября 1789 года он примчался в столицу, и Екатерина пожаловала гонца чином полковника и званием флигель-адъютанта. Сверх того было подарено ему 10000 рублей, золотая табакерка с вензелем и перстень с алмазом. 29 марта 1790 года Валериан с рекомендательным письмом императрицы к главнокомандующему уехал из Петербурга и в середине апреля попал в привычную обстановку.
   И дворец был тот же, и люди те же, только "предмет" страсти Григория Александровича в очередной раз переменился. Теперь это была двадцатитрехлетняя гречанка совершенно сказочной красоты, смотреть на которую собирались толпы народа и в Варшаве, и в Париже. Это была знаменитая София Витт, жена польского генерала Иосифа Витта, впоследствии графиня Потоцкая-Щенсны.
   София, в девичестве Клявона, родилась в Константинополе, где была не то прачкой, не то невольницей. Ее купил польский посол в Турции Боскап Ляскоронский и перепродал Витту, бывшему тогда майором. А.М.Тургенев писал о мадам Витт, что Потемкин "куртизанил с племянницами своими и урожденной гречанкой, бывшей прачкою в Константинополе, потом польской службы генерала Витта женою, потом купленною у Витта в жены себе графом Потоцким и, наконец, видевшею у ног своих обожателями своими: императора Иосифа, короля прусского, наследника Фредерика II, Вержена - первого министра во Франции в царствование короля-кузнеца Людовика XVI, шведского короля Густава; будучи в преклонных летах, графиня София Потоцкая была предметом даже Александра Павловича".
   Историк-профессор А.Г.Брикнер утверждал, что в начале 90-х годов у нее от Потемкина родилась дочь.
   После мадам Витт настала очередь не менее очаровательной, но еще более молодой княжны Долгоруковой.
   В день ее именин Потемкин, устроив праэдник, посадил княжну рядом с собой и велел подать к десерту хрустальные чаши, наполненные бриллиантами. Из этих чаш каждая дама могла зачерпнуть для себя ложку бриллиантов. Когда именинница удивилась такой роскоши, Потемкин ответил ей: "Ведь я праздную ваши именины, чему же вы удивляетесь?"
   Когда оказалось, что у княжны нет подходящих бальных туфелек, которые она обычно выписывала из Парижа, Потемкин послал нарочного во Францию, и тот, загоняя лошадей, скакал дни и ночи и все-таки доставил башмачки в срок. (Дело было в том, что туфельки княжны уже вышли из моды, а ей нужны были моднейшие.)
   В те вечера, когда балов у Потемкина не было, в интимных покоях Светлейшего появлялись все новые соискательницы его ласк и бриллиантов.
   Пресытившись любовью, пирами, лестью и легкими победами, он сделался раздражительным сверх всякой меры, пребывал в беспрерывной меланхолии и ни в чем не находил покоя, пока наконец не уехал в Петербург.
   Он приехал в столицу 28 февраля 1791 года.
   В Петербурге Потемкин был встречен с прежними почестями и поселился в Зимнем дворце. Екатерина II подарила ему фельдмаршальский мундир, украшенный алмазами и драгоценными камнями стоимостью в 200000 рублей и Таврический дворец, уже однажды принадлежавший ему, но проданный им в казну.
   Мешая хандру и меланхолию с деятельным участием в отделке дворца Потемкин задумал учинить праздник, который затмил бы все его собственные прежние пиры.
   Десятки художников и декораторов работали в залах, готовя нечто дотоле не виданное. Множество молодых кавалеров и дам являлись во дворец на репетиции задуманных князем живых картин. На площади перед дворцом построили качели и карусели, рядом расположили лавки, забитые разными вещами - платками и шалями, юбками и кофтами, ботинками и сапогами, штанами и рубахами, шляпами и шапками. Их должны были безвозмездно раздавать простолюдинам. Здесь же соорудили столы с напитками и явствами для бесплатного угощения.
   Девятого мая 1791 года 3000 приглашенных господ и дам явились в Таврический дворец, одетые в маскарадные костюмы. Сам Светлейший блистал в алом кафтане и епанче из черных кружев. Его шляпу украшало так много бриллиантов, что он, не вынеся их тяжести, отдал ее одному из адъютантов, и тот носил шляпу за Потемкиным весь праздник. На хорах большой залы разместилось 300 певцов и музыкантов.
   Зал освещался 60-ю огромными люстрами и 5000 разноцветных лампад в виде лилий, роз, тюльпанов, гирляндами оплетавших колонны зала.
   Стены покоев были обиты драгоценными тканями и обоями, всюду стояли мраморные статуи и вазы.
   Особенной пышностью отличались комнаты, предназначенные для карточной игры Екатерины II и великой княгини Марии Федоровны [2-й жены Павла Петровича]. Их стены были обиты гобеленами, а на мраморных столах перед зеркалами рядами стояли диковинные вещи из золота, серебра и драгоценных камней.
   Из большого зала гости могли пройти и в зимний сад, площадь которого была в шесть раз больше императорского. Посетителей встречали цветущие и благоухающие померанцевые деревья, обвитые розами и жасмином, редчайшие экзотические кустарники, море ярчайших цветов и нежнейшая зелень лужаек, на которых стояли сверкающие стеклянные шары-аквариумы с плавающими внутри разноцветными рыбками. Меж мраморных статуй, беседок и фонтанов в центре сада размещался храм Екатерины, на жертвеннике которого перед ее статуей были выбиты слова: "Матери Отечества и моей благодетельнице".
   Невидимые глазу курильницы с благовониями испускали непередаваемые ароматы, перемешивающиеся с запахом цветов, а в ветках деревьев неумолимо пели десятки соловьев, канареек, дроздов и прочих певчих птиц.
   Таврический сад под открытом небом представлял собой как бы продолжение зимнего сада - он был изукрашен столь же искусно, на прудах стояли лодки и гондолы, а из множества беседок, построенных на насыпных холмах, открывались изумительной красоты виды дворца и парка.
   Еатерина приехала в семь часов вечера со всей императорской фамилией. Как только она появилась, ее провели в большой зал, где начался балет, в котором участвовали двадцать четыре пары юных аристократов и аристократок самой очаровательной наружности. В их числе были Александр, Константин, принц Вюртембергский и их жены. Потом был спектакль, поставленный в боковой зале и умышленно продолжавшийся очень долго, чтобы сам праздник начался в сумерках и поразил гостей световыми эффектами и иллюминациями.
   Только во дворце одновременно зажглось 140000 лампад и 20000 свечей, а в саду вспыхнуло множество разноцветных гирлянд, фонариков и огней.
   Когда во дворце начался бал, в парк были впущены все желающие. Простой люд веселился по соседству с господами и стал участником праздника.
   Описывать застолье не будем, по роскоши оно не уступало всему остальному. Во всяком случае, достоверно известно, что устройство праздника обошлось Светлейшему в полмиллиона рублей.
   Когда Екатерина, вопреки обычаю пробывшая на праздике до утра, первой из всех оставляла дворец, Потемкин упал перед нею на колени и заплакал.
   Потом говорили, что Потемкин плакал оттого, что чувствовал приближение смерти.

***

   ...После грандиозного праздника в Таврическом дворце Потемкин пробыл в Петербурге еще два с лишним месяца.
   Двадцать третьего июля 1791 года он отужинал в компании Платона Зубова и других гостей, которых новый фаворит позвал на проводы Светлейшего. Ужин проходил в Царском Селе. Среди гостей был и банкир Екатерины барон Сутерланд, с которым мы уже встретимся.
   Двадцать четвертого июля, в шесть часов утра, простившись с Екатериной, Потемкин уехал из Царского Села в Галац, где оставленный им командующим армией князь Н.В.Репнин 31 июля подписал предварительные условия мира с Турцией. Репнин намеренно не стал ждать Потемкина, чтобы оставить для потомков под протоколом не его, а свое имя.
   Потемкин узнал об этом в дороге и расстроился пуще прежнего. 1 августа он прибыл к армии, а через три дня произошло событие, еще более омрачившее его. Не успел Потемкин приехать в Галац, как скончался родной брат великой княгини Марии Федоровны герцог Карл Вюртембергский - один из любимых его генералов.
   При отпевании покойного в церкви Потемкин стоял возле гроба до конца. По обыкновению все расступились перед ним, когда он первым вышел из церкви. Потемкин был столь сильно удручен и задумчив, что, сойдя с паперти, вместо кареты подошел к погребальному катафалку. Он тут же в страхе отступил, но твердо уверовал, что это не простая случайность, а предзнаменование.
   В тот же вечер он прочувствовал озноб и жар, слег в постель, но докторов к себе не допускал, пока не стало совсем худо. Только тогда он приказал везти себя в Яссы, где находились лучшие врачи его армии.
   Там болезнь ненамного отпустила его, потом снова усилилась. 27 сентября, за трое суток до дня своего рождения, Потемкин причастился, ожидая скорую смерть, но судьбе было угодно ниспослать больному еще несколько мучительных дней, в которых он категорически отказывался от каких-либо лекарств и только подолгу молился.
   Тридцатого сентября ему исполнилось 52 года, а еще через пять дней велел он везти себя в Николаев, взяв с собой любимую племянницу графиню Браницкую. В дороге ему стало совсем плохо. В ночь на 6 октября 1791 года больного вынесли из кареты, постелили в степи возле дороги ковер и положили на него Потемкина с иконой Богородицы в руках.
   Он умер тихо, и, когда конвойный казак положил на глаза покойному медные пятаки, никто из сопровождавших Потемкина не поверил, что он мертв.
   Браницкая, закричав, бросилась ему на грудь и старалась дыханием согреть его похолодевшие губы...
   Всеведующий А.М.Тургенев потом писал: "Банкир Зюдерланд (Сутерланд), обедавший с князем Потемкиным в день отъезда, умер в Петербурге в тот же день, тот же час, чувствуя такую же тоску, как князь Потемкин чувствовал, умирая среди степи, ехавши из Ясс в Николаев... как все утверждают, ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд".
   Врачи, произведя вскрытие, обнаружили необычайно сильное разлитие желчи, которая обволокла многие органы, успев в некоторых местах даже затвердеть. Все это приписали они тому, что князь отказался от лечения, не принимал лекарств и делал все, чтобы погубить себя: ел во время болезни жирную пищу, обливался холодной водой и вместо того, чтобы спокойно лежать в постели, переезжал из одного места в другое по тряским дорогам, при жаре и сквозняках.
   Забальзамировав Потемкина, его похоронили 23 ноября 1791 года в Херсоне в подпольном склепе церкви Святой Екатерины, не предавая земле, а оставив гроб на пьедестале.
   Так он и стоял под богато украшенной драгоценными камнями иконой Спасителя, которой Екатериной II благословила его в 1774 году на Новороссийское генерал-губернаторство. Правда, через два года племянник покойного, граф А.Н.Самойлов, ссылаясь на права наследника, отобрал икону, а после смерти Екатерины II по приказу Павла I гроб погребли в землю в том же склепе, где он и стоял, а вход в склеп замуровали...

Новелла 14

ЖЕНИТЬБА АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА

   Когда Александру пошел пятнадцатый год, Екатерина решила, что пора подумать о его женитьбе. Поисками невесты занялся посланник при германских дворах граф Николай Петрович Румянцев, сын фельдмаршала П.А.Румянцева-Задунайского, будущий министр иностранных дел, основатель известного московского музея и библиотеки, носившей его имя.
   Екатерина обратила внимание Румянцева на внучек маркграфа Баденского Карла-Фридриха - четырех дочерей наследного баденского принца Карла-Людвига и его высоконравственной и добродетельной супруги Амалии. Их дочери славились хорошим воспитанием, добрым нравом, красотой и здоровьем.
   Румянцеву следовало особенно внимательно присмотреться к двум старшим принцессам - одиннадцатилетней Луизе-Августе и девятилетней Фридерике-Доротее. В случае, если, по мнению Румянцеву, девочки окажутся достойным Российского императорского дома, следовало, собрав все необходимые сведения, добиться согласия родителей на поездку сестер в Петербург.
   Румянцев сразу же очаровался старшей - Луизой-Августой. Сопровождавший его в поездке в Карлсруэ граф Евграф Комаровский писал о ней так: "Я ничего не видывал прелестнее и воздушнее ее талии, ловкости и приятности в обращении".
   Юному Александру после того, как сестры 31 октября 1792 года прибыли в Петербург, оставалось лишь остановить выбор на одной из них. И его избранницей оказалась старшая - Луиза, а младшая, пробыв в Петербурге до августа 1793 года, уехала обратно в Карлсруэ.
   Воспитатель Александра А.Я.Протасов записал в своем дневнике: "Александр Павлович обходился с принцессой старшей весьма стыдливо, но приметна была в нем большая тревога, и с того дня, полагаю я, начались первые его к ней чувства". Следует иметь в виду, что Александру еще не было пятнадцати лет и его смущение было вполне естественным.
   В том же дневнике Протасова, в записи от 15 ноября 1793 года, находим мы и описание невесты Александра: "Черты лица ее очень хороши и соразмерны ее летам... Физиономия пресчастливая, она имеет величественную приятность, рост большой, все ее движения и привычки имеют нечто особо привлекательное... В ней виден разум, скромность и пристойность во всем ее поведении, доброта души ее написана в глазах, равно - и честность. Все ее движения показывают великую осторожность и благонравие: она настолько умна, что нашлась со всеми, ибо всех женщин, которые ей представлялись, умела обласкать или, лучше сказать, всех обоего пола людей, ее видевших, к себе привлекла".
   После того как выбор был сделан, события пошли обычным порядком: невесту образовали в православии, крестили по греческому образцу, нарекли Елизаветой Алексеевной, обручили с Александром, а затем в конце октября 1793 года сыграли свадьбу.
   Молодожены окунулись в жизнь, наполненную праздниками и нескончаемыми удовольствиями. У них появился свой двор, свой штат, а вместе с этим начались сплетни, интриги и борьба сразу же образовавшихся при молодом дворе враждебных друг другу партий.
   Не обошлось и без скандалов, самым громким из которых стало настойчивое ухаживание за Елизаветой Алексеевной Платона Зубова.
   Влюбившись в Елизавету и не встретив ответного чувства, Платон Александрович впал в меланхолию и по целым дням валялся на диване, заставляя играть для себя на флейте. Сладострастные и печальные звуки ввергали его в грусть и томление.
   Пятнадцатого ноября 1795 года Александр писал В.П.Кочубею: "Вот уже год и несколько месяцев граф Зубов влюблен в мою жену. Посудите, в каком затруднительном положении находится моя жена, которая воистину ведет себя как ангел".
   А она и действительно вела себя как ангел, однажды написав своей матери об Александре: "Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня любить, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только не это".
   Однако если Александр не сразу разобрался в происходившем, то его бабушка мгновенно все оценила и решительно положила конец ухаживаниям Зубова за Елизаветой. Платон быстро пришел в себя, забыл о своих чувствах к пятнадцатилетней великой княгине и снова полюбил шестидесятичетырехлетнюю императрицу.
   Свадьба многое переменила в жизни Александра. Он перестал учиться, признавая из учителей лишь Лагарпа, который продолжал сохранять свое влияние на него. Из прежних привязанностей Александр сохранил только одну - к плац-парадам, разводам, фрунту.
   Протасов писал о первых месяцах после женитьбы своего воспитанника: "Он прилепился к детским мелочам, а паче военным, подражая брату, шалил непрестанно с прислужниками в своем кабинете весьма непристойно. Причина сему - ранняя женитьба и что уверили его высочество, что можно уже распологать самому собою..."
   Очарованная своим старшим внуком, не замечая его недостатков, Екатерина твердо решила сделать Александра наследником престола. Причиной тому были не столько достоинства Александра, сколько ее нелюбовь к сыну Павлу.
   Еще в 1780 году, после одной из бесед с сыном, Екатерина заметила: "Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти. Из нас сделают провинцию, зависящую от Пруссии. Жаль, если бы моя смерть, подобно смерти императрицы Елизаветы, сопровождалась изменением всей системы русской политики".
   С тех пор мысль о лишении Павла права наследования престола не оставляла Екатерину, причем все чаще она стала задумываться над тем, чтобы еще при своей жизни объявить цесаревичем Александра.
   Еще накануне женитьбы внука Екатерина писала Гримму: "Сперва мы женим Александра, а там со временем и коронуем его".
   Но Александр не желал трона, и у него возникли намерения отказаться от своего сана и уйти из дворца, сменив его на сельскую хижину. Об этом девятнадцатилетний Александр говорил своим друзьям - Виктору Павловичу Кочубею и князю Адаму Чарторижскому, с которым особенно сблизился в последние годы.
   Встречаясь с князем Адамом, Александр утверждал, что наследственность престола - нелепость и несправедливость, ибо верховную власть народ должен вручать самому способному из своих сыновей, а не тому, кого поставил над обществом слепой случай рождения.
   Когда же Александр узнал, что Екатерина не оставляет надежду предоставить престол ему, минуя его отца, он заявил, что сумеет уклониться от такой несправедливости, даже если для этого ему и Елизавете Алексеевне придется спасаться в Америке, где он надеялся стать свободным и счастливым.

Новелла 15

КОНЧИНА ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ

   Двадцать пятого июня 1796 года произошло важное событие в семье Павла - Мария Федоровна родила третьего сына. Это был будущий император Николай I.
   Екатерина писала Гримму: "Мамаша родила огромнейшего мальчика. Голос у него - бас, и кричит он удивительно; длиною он аршин без двух вершков (62 см), а руки немного поменьше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря".
   А 13 августа в Петербург прибыл регент шведского престола герцог Карл Зюндерманландский со своим семнадцатилетним племянником - королем Швеции Густавом IV Вазой. Оба визитера скрывались под другими титулами. Регент назывался графом Гаагским, а король - графом Вазой. Они приехали для смотрин и возможного сватовства тринадцатилетней великой княжны Александры Павловны за короля Швеции.
   Перед тем Екатерина немалыми подкупами, неприкрытыми угрозами и даже откровенной демонстрацией силы расстроила предыдущую помолвку Густава IV с герцогиней Мекленбургской и буквально заставила юного короля стать соискателем руки очаровательной русской принцессы.
   Жених и его дядя были приняты с превеликим почетом и пышностью. Не только императрица, но и первые вельможи государства - Безбородко, Остерман, Строганов - давали в их честь один бал за другим. Шведы были очарованы невестой и приемом и официально попросили руку Александры Павловны у ее родителей и бабушки.
   На 10 сентября была назначена помолвка, и когда весь двор, все сановники и генералы первых четырех классов, все иностранные резиденты приехали во дворец и вошли в Тронный зал, к ним вышла Екатерина в короне, в мантии и села на трон, а рядом встала прелестная невеста, трепещущая и взволнованная.
   Долго ждали они жениха, но тот почему-то не появлялся. Тогда в апартаменты Густава IV Екатерина послала Платона Зубова и графа Моркова. Но и они через час вернулись без жениха. Оказалось, что Густав категорически потребовал перехода Александры Павловны в протестанство, в противном же случае объявлял свое сватовство недействительным и от помолвки и свадьбы отказывался. При этом известия Екатерина потеряла сознание - с ней приключился апоплексический удар. Заболела и несчастная невеста, считая себя опозоренной.
   Вскоре Екатерине стало лучше, но она понимала, что удар может повториться и тогда возможна и смерть, и потому она возвратилась к делу о передаче трона своему старшему внуку.
   Шестнадцатого сентября она впервые прямо, откровенно и без обиняков высказала свое желание Александру, передав ему все документы, необходимые для объявления его наследником престола.
   Как ни секретно происходило все это, но уже не только при дворе, но и в Петербурге стали говорить о готовящейся "коронной перемене", называя даже дату официального объявления Высочайшего Манифеста: либо 24 ноября 1796 года, в день тезоименитстве Екатерины, либо 1 января 1797 года.
   Получив пакет документов и внимательно прочитав их, Александр позвал своего верного дядьку Протасова, чтобы посоветоваться, как ему надлежит поступить. Прямой и честный Протасов ответил:
    - Надобно обо всем доложить его императорскому высочеству, батюшке вашему.
   И Александр, согласившись попросил Протасова помочь ему в этом деле.
   Семнадцатого сентября Александр и Константин присягнули на верность Павлу, дав ему слово сохранить сам факт присяги в тайне, а еще через неделю Александр письменно заверил Екатерину, что во всем согласен с ней, проявив, таким образом, совершеннейшее двуличие.
   Восемнадцатого сентября с Екатериной случился еще один легкий удар, но она сумела скрыть его последствия, хотя до конца октября часто недомогала, ложась в постель среди дня, чего раньше почти не случалось.
   В воскресенье, 2 ноября, состоялся большой парадный обед, на котором Екатерина показалась всем нездоровой и утомленной. Следующие два дня она не выходила из своих покоев, а вечером 4 ноября собрала у себя маленькое изысканное общество. Екатерина была весела и попеняла своему шуту Льву Нарышкину на то, что он боится разговоров о смерти, сама же стала в шутливом тоне рассказывать о недавней кончине короля Сардинии.
   Проводив гостей, императрица, тяжело ступая из-за того, что в последние дни ноги ее сильно распухли, ушла к себе в опочивальню. А утром 5 ноября 1796 года, встав с постели совершенно больной, она с трудом дошла до клозета и скрылась за дверью. Там оставалась она необычайно долго. Когда камердинер решился позвать Зубова, чтобы тот вошел в клозет, - было уже поздно: императрица лежала на полу, потеряв сознание. Ее настиг еще один удар, - третий и - последний.
   Она умерла, не приходя в сознание, утром 6 ноября, в три четверти десятого.

***

   Заканчивая сказания об Екатерине Великой, я приведу эпитафию, написанную ею самой в один из часов досуга: "Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля 1729 года.
   Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра II [Так в книге, по первоисточнику не проверял. Прим Шишкина С.П.] . Четырнадцати лет от роду она возымела тройное намерение - понравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не забывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она поневоле прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и собственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная, с душою республиканскою и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась, она любила искусства и быть на людях".
   Сколько бы противоречивой Екатерина ни казалась, автор согласен с тем, что сказала о себе эта великая в полном смысле слова женщина и императрица.

---

далее ...

На главную

КИЕВСКАЯ РУСЬ

Хронология княжения

879 - 912 Олег Вещий
912 - 946 Игорь Старый
946 - 972 Святослав I, Великая княгиня Ольга
972 - 980 Ярополк Святославич
980 -1015 Владимир I Святославич Красное Солнышко
1015-1015 Святополк I Ярополкович Окаянный
1015-1017 Ярослав Владимирович Мудрый
1017-1019 Святополк I Ярополкович Окаянный
1019-1054 Ярослав Владимирович Мудрый
1054-1068 Изяслав Ярославич
1068-1069 Всеслав Брячиславович Полоцкий
1069-1073 Изяслав Ярославич
1073-1076 Святослав II Ярославич
1076-1076 Всеволод I Ярославич
1077-1078 Изяслав Ярославич
1078-1093 Всеволод I Ярославич
1093-1113 Святополк II Изяславич
1113-1125 Владимир II Всеволодович Мономах
1125-1132 Мстислав Владимирович
1132-1139 Ярополк Владимирович
1139-1139 Вячеслав Владимирович
1139-1146 Всеволод II Ольгович
1146-1146 Игорь Ольгович
1146-1149 Изяслав Мстиславич
1149-1150 Юрий Владимирович Долгорукий
1150-1150 Вячеслав Владимирович
1150-1150 Изяслав Мстиславич
1150-1150 Юрий Владимирович Долгорукий
1151-1154 Изяслав Мстиславич
1154-1154 Ростислав Мстиславич
1155-1155 Изяслав Давыдович
1155-1157 Юрий Владимирович Долгорукий
1157-1159 Изяслав Давыдович
1159-1159 Ростислав Мстиславич
1159-1160 Изяслав Давыдович
1160-1168 Ростислав Мстиславич
1168-1169 Мстислав Изяславич

РУСЬ ВЛАДИМИРСКАЯ

Хронология княжения

1169-1174 Андрей Юрьевич Суздальский (Боголюбский)
1174-1174 Ярополк Ростиславич
1174-1176 Михаил Юрьевич
1176-1212 Всеволод III Юрьевич Большое Гнездо
1212-1216 Юрий Всеволодович
1216-1218 Константин Всеволодович Добрый
1218-1238 Юрий Всеволодович
1238-1246 Ярослав Всеволодович
1246-1248 Святослав Всеволодович
1248-1248 Михаил Ярославич Хоробрит
1248-1252 Андрей Ярославич
1252-1263 Александр Ярославич Невский
1264-1272 Ярослав Ярославич
1272-1276 Василий Ярославич
1276-1281 Дмитрий Александрович
1281-1283 Андрей Александрович
1283-1294 Дмитрий Александрович
1294-1304 Андрей Александрович
1304-1318 Михаил Ярославич Тверской
1319-1322 Юрий Даниилович Московский
1322-1326 Дмитрий Михайлович Тверской
1326-1327 Александр Михайлович Тверской

РУСЬ МОСКОВСКАЯ

Хронология княжения

1328-1341 Иван I Даниилович Калита
1341-1353 Симеон Иванович Гордый
1353-1359 Иван II Иванович Милостивый
1359-1363 Дмитрий Константинович Суздальский
1363-1389 Дмитрий Иванович Донской
1389-1425 Василий I Дмитриевич
1425-1433 Василий II Васильевич
1433-1434 Юрий Дмитриевич
1434-1462 Василий II Васильевич Темный

РУССКОЕ ЦЕНТРАЛИЗОВАННОЕ ГОСУДАРСТВО

Хронология правления

1462-1505 Иван III Васильевич
1505-1533 Василий III Иванович
1533-1584 Иван IV Васильевич Грозный
1584-1598 Федор Иванович
1598-1605 Борис Федорович Годунов
1605-1605 Федор Борисович Годунов
1605-1606 Лжедмитрий I
1606-1610 Василий IV Шуйский
1610-1613 Смутное время. Семибоярщина
1613-1645 Михаил Федорович Романов
1645-1676 Алексей Михайлович Романов Тишайший
1676-1682 Федор Алексеевич Романов
1682-1696 Иван V Романов, Петр I

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Хронология правления

1696-1725 Петр I Алексеевич Романов
1725-1727 Екатерина I Алексеевна
1727-1730 Петр II Алексеевич
1730-1740 Анна Ивановна
1740-1741 Иван VI Антонович
1741-1761 Елизавета Петровна
1761-1762 Петр III Федорович
1762-1796 Екатерина II Алексеевна
1796-1801 Павел I Петрович
1801-1825 Александр I Павлович
1825-1855 Николай I Павлович
1855-1881 Александр II Николаевич
1881-1894 Александр III Александрович
1894-1917 Николай II Александрович